Любовь номер три. Плюс Серенький - 23

      23

      Да, я уже не надеялся, как это случилось недавно, притащить домой в один прекрасный вечер сумму, превышающую мой годовой официальный заработок. Тогда заказчик честно расплатился по договору; пришлось для него, помнится, к пропуску на завод ещё разрешение на пронос двух кейсов выхлопотать, а для транспортировки денежек домой одалживать у сердобольных девочек сумку повместительнее.

      То-то офигела Валентина, злобная рыжая охранница на проходной, когда пыталась найти в объёмистой сумке что-либо запрещённое к выносу. Раньше она служила “дубачкой” – надзирательницей в женском лагере, то есть счастливо сочетала профессию с призванием, и теперь, “на гражданке”, очень стремилась отличиться. Увы, сумка была набита исключительно пачками денег в банковской упаковке, а их выносить с завода в любых количествах инструкциями не запрещалось.

      Всё, что не запрещено – разрешено! Стало вдруг жаль на минуточку, что я буддист, а не мусульманин. Это утверждение, можете проверить, впервые сформулировано в Коране. Усвоив правоверную идеологию, я, возможно, в житейском смысле прозрел бы несколько раньше. И, возможно, это оказало бы влияние на дальнейший ход моей личной истории. Как говорил Карл Поппер, “историю никто не может предсказать, и именно поэтому каждый может в ней участвовать”.

      Но история, даже личная, сослагательного наклонения не признаёт.

      Не сумев оперативно потратить такую прорву дензнаков в Москве, Света привлекла к этому делу подружку Марину Середову, которая, на её счастье, очень кстати собиралась в Турцию. Сохранился её рукою написанный список заказанного барахла: всякий там текстиль, трикотаж и кожа. На 337 долларов – жуткая по тем временам сумма. Мне мануфактуры тоже перепало: был поощрён комплектом аж из трёх поясных ремней. И зря, как выяснилось, возмущался я таким чрезмерным изобилием. Ремни, хоть и стоили бешеных, по моим понятиям, тринадцати долларов, оказались из прессованной бумаги, вследствие чего в течение года один за другим расслоились и полопались.

      Я никогда не приветствовал расточительство, но в данном случае благоразумно смолчал. Абсолютно прав был Шнур с его “Ленинградом”, когда орал, думая, что поёт: “Храните деньги в сберегательной кассе! Там от них никакого толку!” Совсем недавно власти “разморозили” счета граждан в Сбербанке. Свой я за ненадобностью тут же закрыл, а на все денежки, что накопились за год непосильных кооперативных трудов, купил детишкам полдюжины (шесть штук) глазированных творожных сырков. Давненько уже родители ограничивали себя в роскоши побаловать детей чем-либо соблазнительно вкусненьким, но не слишком обязательным. Ну, вроде шоколадных яиц с пластмассовой грошовой игрушкой внутри, или разноцветной шипучей химической водичкой.

      То-то было вокруг сырков ликования у детворы! Хотя вы, детишки, вряд ли этот убогий праздник запомнили, поскольку замылились давние наивные радости наступившим позже, невесть откуда, как манна с неба свалившимся, благоденствием. На чьей, знать бы, крови, на чьём поте взращённом? Вас, однако, эти вопросы вряд ли занимают. Я вообще до сих пор не могу понять, какие вопросы вас действительно занимают.

      Хотя мне всё равно хотелось бы объяснить, почему ваш негодный папашка стал вдруг утрачивать веру в человечество. В человеческое. Не было, казалось, так и не ищите, ничего принципиально убийственного в складывавшейся тогда ситуации. Да, мир стал откровенно враждебным, с этим не поспоришь. Но мой дом оставался моей крепостью, и его рубежи мне, министру семейной обороны, пока меня не отставили, следовало защищать до упора. По должности. По долгу. И если крепость оказалась в осаде – всем, куда ж деваться, надлежало признать и принять осадное положение. Со всеми вытекающими. Не самыми, возможно, приятными. Чего, скажите, приятного можно усмотреть в осадном положении?

      Однажды, уложив детей, мы с женой и гостем Толей Савиным сидели на кухне, попивая дрянное импортное (украинское – это уже был импорт) винцо. Обсуждали текущий момент, а особенно те его проявления, которые цепляют лично нас. В этом вот памятном разговоре моя Малышка впервые высказала вслух озадачившую меня мечту о спонсоре. Впоследствии озадачившую. Тогда же мне это показалось шуткой, на кои Света всегда была горазда. “О, не мечтай! Мечта и сбыться может”, – немедленно отреагировал я одностишием недавно ещё никому не известного, а теперь, наоборот, известного всем и всюду до приторной назойливости чернявого балагура.

      Нет, как выяснилось, это я был несерьёзным и мало что понимал. Она всё чаще и всё язвительнее высмеивала ту запальчивость, с которой я пытался осуждать уродливые, на мой взгляд, а поэтому, разумеется, недолговечные проявления – ну, из числа тех безобразий, что стали вдруг не только возможными, но и обыденными. Уроды, был я уверен, нежизнеспособны. Мне, Овну по Зодиаку и уже консерватору по возрасту, не нравились многие заданные временем правила игры. Она, Близнецы, здраво считала, что гораздо конструктивнее играть по заданным правилам, нежели критиковать и уж, тем более, отвергать их. Всё же я считал эти споры скорее теоретическими и не мог даже в мыслях допустить, что сегодня мою супругу действительно в первую голову заботят только потребности первого, простите за тавтологию, порядка.