21
Надеюсь, вы были внимательны. Деньги за эти недолгие годы меняли свою ценность в тысячи раз. Сопоставлять можно только одновременные доходы и траты. Двадцать тысяч рублей – пособие по безработице. На эти гроши человек должен был выжить, хотя бы в одиночку. Семьдесят тысяч – ежемесячная плата за учёбу в школе. Многому ли научишь детей, если сам вдруг окажешься безработным?
А что делать? Ну, если не числить по разряду дел популярную, однако малоконструктивную ругань в адрес наступивших времён. Они всё равно наступили – и не собираются отступать, сколько ни возмущайся. Время митингов кончилось, каждый стремился выжить в одиночку.
Нет, до ужасов Ленинградской блокады дело, слава Богу, не дошло. Однако тенденция просматривалась явная. Жратвы на всех решительно не хватало. Поэтому, по предложению тогдашнего отца России Бориса Ельцина, все жрали суверенитет. Сколько кто заглотит. Пусть история рассудит, насколько это оказалось съедобно.
Отвлекитесь, чтобы похихикать: мастера в парикмахерской, прежде чем усадить клиента в кресло, требовали сначала предъявить деньги. Потому что многие, подстригшись, отказывались платить: нету столько, хоть зарежь!
До последнего, впрочем, дело, как правило, не доходило. Гуманизм называется. Да, не только резали, но и стреляли, однако по более существенным поводам.
Ребята помоложе и посообразительней, сразу же, как только стало ясно, что теперь уплата партийных взносов утратила всякий смысл, поскольку больше не приносит желаемых дивидендов, нимало не угрызаясь, готовно перешли на сторону недавнего идейного врага и принялись беззастенчиво ковать себе уже не стыдливо личное, а откровенно частное благосостояние. Продукты эпохи, что возьмёшь. Из тех, что всегда всплывают. Была ли то эволюция взглядов, или проявлялась (саморазоблачалась) сущность? Тогда не знал, и до сих пор не знаю. Просто факт, из числа упрямых: давние мои знакомые становились вдруг владельцами иномарок, кафе, магазинов и предприятий. Да, многие преуспели в этом. Но.
Загадочная – то ли самоубийство, то ли его инсценировка – смерть оборотистого Кима Чир Су, дальнего родственника северокорейского президента. Загадочная смерть промышлявшего посредничеством бывшего комсомольского лидера Виктора Беляева, одно время частого и удачливого партнёра по преферансу. Стрельба на улицах и на рынке – не только ночью, но и средь бела дня. Расстрел – тоже средь бела дня – известного александровского бандюка Машкова. Много ль проку, что “братки” потом воздвигли на его могиле основательную стелу с портретом во весь рост?! Теперь такими – и куда шикарнее! – заставлен немалый участок городского кладбища. Коллективный памятник лихим девяностым.
Поверьте, дело вовсе не в страхе. Инстинкт самосохранения у меня не больно-то развит. Мои шрамы на руках-ногах, да и на голове тоже, патологоанатомы затруднятся сразу сосчитать. Немедленные, непроизвольные реакции, конечно, стандартные, как у всех, но вот отдалённая перспектива несохранения мне, поверьте, почти безразлична. Единственное, чего я всерьёз тогда боялся, так это оказаться в наполеоновской классификации во втором списке. Великий корсиканец, напомню, беспощадно, не оставляя иного выбора, делил весь мир на дураков и подлецов.
“Главарь МВД” – что бы это значило? Да просто оговорился в прямом эфире популярный тогда, но (удивительно!) случайно в тот момент трезвый телеведущий. Отдыхайте, доктор Зигмунд!
Впрочем, если помните, и приватизацией, и прокуратурой, и государственным имуществом ведали в разное, но очень близкое время именно главари. Даже Совет Безопасности России, был такой период, возглавлял главарь – да ещё с израильским паспортом. Чтоб вам жить в интересные времена! – это китайское щедрое пожелание исполнилось для жителей той эпохи сполна и с избытком.
Хотел бы я вам показать, что остаётся от вполне нормального, в меру успешного, уважающего себя человека, когда он обнаруживает вдруг, что окружающий мир изменился самым кардинальным образом. Упразднены и осмеяны многие его основные ценности. Изменились не только масштабы явлений, но даже, если так можно выразиться, их знаки. Теперь смазливая (и, увы, ничего кроме!) девочка может в открытую гордиться не только тем, что её дружок работает киллером, но и тем, что сама она тоже вполне состоялась в качестве дорогой – вам и не снилось! – проститутки.
Вдова величайшего футбольного вратаря всех времён и народов униженно благодарила с телеэкрана одного из известнейших воров в законе за материальную поддержку. Правда, его всё равно вскоре пристрелили. Другого – того, кто, будучи выпущен из американской тюрьмы, перед отлётом на родину швырнул в Гудзон из суеверия немыслимой стоимости штучный “Ролекс” – в Шереметьеве почтительно встречали не только эстрадные звёзды наипервейших величин, но и такого же ранга православные иерархи. Ориентироваться становилось всё труднее.
Ну где у вас гарантия, что хлеб, который ели вы,
не будет завтра вам как неоплатный долг зачтён?
И где у вас гарантия, что гимн, который пели вы,
не будет завтра проклят, заклеймён и запрещён?..
Хренова туча вопросов. Я не про идеологию, к которой всегда относился снисходительно, то есть иронически, если уж не удавалось выразить презрение. Я про себя – лично и шкурно. Те, кто считал меня антикоммунистом, добросовестно заблуждались. “Анти-“ – это что-то из области подпольной борьбы и митингов, к голове имеет только косвенное отношение. Я же, повзрослев, предпочитал руководствоваться именно головой, соглашаясь с А. Эйнштейном, который считал, что всякая достаточно приличная теория должна обладать двумя обязательными свойствами: быть внутренне совершенной и иметь внешнее оправдание, то есть не противоречить ни одному из достоверно установленных фактов. Убедившись – частью логически, частью опытным путём, – что коммунистическое “учение” явно не соответствует ни одному из основных требований, предъявляемых к добротной теории, и, следовательно, ценности его являются ложными, для себя лично я его достаточно рано и вполне сознательно отверг, то есть был всего лишь некоммунистом. Невеликая эта доблесть была, разумеется, всё равно чреватой печальными выводами. Но. Тогда сошло с рук, а если бы не сошло, сбить меня с убеждений всё равно никому не удалось бы.
Я привык жить, как работал. Непонятно? Ну, как решал задачки. То есть, я ставил хорошо просчитанные эксперименты, не уставая благодарить своих университетских наставников, старшего товарища Вадима Орлова, а также своего главного Учителя Евгения Владимировича Шляховера – за то, что они научили меня этому: просчитывать, учитывать и ставить.
Я мало что умел в этой жизни делать, однако, повторюсь, то немногое, что всё-таки умел, делал лучше многих. Впрочем, это утверждение – гёделевского типа, то есть из таких, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Можете считать его пустой похвальбой, не обижусь. Не влияет значения и не играет рояли.
Принципиально другое: я в свои сорок пять не знал, увы, как решать задачки, предлагаемые наступившими временами и обстоятельствами. Хуже того, всякий раз неизвестными оказывались даже граничные условия, в которых задача должна решаться. Я ждал этих перемен, я приветствовал их, но когда они, наконец, пришли и состоялись, бездарно в них потерялся. Как наёмник, я оставался таким же, как и прежде, бесправным, а как потенциальный хозяин какого-нибудь пусть маленького, но своего дельца – немыслим. Непредставим. Впервые будущее вообще никак не зависело от меня, и не дай вам Бог испытать что-либо столь же тошнотворное, как это унизительное ощущение.
Толя Савин пожаловался, что разбегаются, кто куда, цеховые инженеры. Мой родной полупроводниковый: “пятнашка”, “полтинник”, “Элекс” – начал умирать прежде радиозавода, однако, в отличие от последнего, сумел надолго растянуть процесс умирания. Может, вернуться? В тот же, рождённый некогда мною, цех? На любую вакантную должность, на любых условиях. Потому что если не знаешь, что делать, надо делать хоть что-нибудь! Дрыгаться. Как та безмозглая лягушка в крынке с молоком.
Савин обещал переговорить с Львом Николаевичем Дунаевым, в прошлом моим заместителем, а теперь начальником этого цеха – и честно исполнил обещанное. А спустя несколько дней наши с Лёвой пути случайно пересеклись, и он – в незнакомой мне, неожиданной от старого товарища то ли хамской, то ли шутовской манере – сообщил, что для столь крупной фигуры, каковой является Коржов, места в руководимом им цехе, увы, нет и не предвидится. Просто отказать – это, пардон, слишком просто! Научитесь так отказывать, чтобы заодно получилось ещё и оскорбление. Как у Курта Воннегута: “Вход воспрещён именно тебе!”
Свободное копирование
