18
А твоя, Серенький, артистка сестра обожала покрасоваться на публике. Это уж точно не моё, ручаюсь. Мама Света, просидев четыре года после твоего рождения дома, решила, наконец, пойти работать, и вскоре устроилась кассиром в банк – тот самый, прославленный профсоюзный банк, который потом стал называться “СБС-Агро”. По этой причине заниматься организацией летнего отдыха дочери мама не могла. Да и доходы в 1994 году упали настолько, что требовался самый экономичный вариант. К этому времени уже и моё телевизионное производство чаще стояло, нежели шевелилось, зато администрация упражнялась в непрерывных реорганизациях, что, как уже было известно по опыту, неумолимо предвещало полный и окончательный трындец.
В качестве малозатратного варианта избран был Карабут. В купе поезда, уносившего нас на юг, дочь первым делом выторговала себе право на верхнюю полку, и тут же принялась оттуда распоряжаться:
- Папа, подай мне куклу. И ещё мою сумочку.
Через полчаса, наигравшись:
- А теперь забери всё и дай мне книжку про Алису.
Интеллигентного вида попутчик, третий в купе, заинтересовался. Уж больно маленькой показалась ему действительно маленькая девочка.
- А ты разве умеешь читать?
- Что значит умею? – недоуменный встречный вопрос, почти обида. – Сто двадцать слов в минуту, как положено. – И, выдержав паузу, небрежно прибавила, окончательно добивая неосторожного собеседника точно в тот момент, когда дядя уже открывал было рот, чтобы выразить своё то ли недоверие, то ли восхищение:
- Ну, это если по-русски. По-английски я, конечно, быстрее читаю. В английском слова короче.
Ошеломлённый дядя впредь поостерёгся, воздержался от дальнейших высказываний. Видимо, чтобы не услышать ещё чего покруче.
В то лето я постарался избавить дочку от всяких ограничений. Школу для неё мама выбрала серьёзную, да ещё занятия музыкой нагружали. Пусть хоть в деревне порезвится в своё удовольствие. Как я резвился в своём безнадзорном младенчестве.
Карабутская вольная воля понравилась дочурке сверх всякой меры. Ещё бы: отец позволил не только отказываться от еды, но и купаться, сколько влезет. “Что, можно даже до посинения?” – ехидно вопрошала Катёнок, и неожиданно получала ошеломляющий ответ: “Конечно, доченька. Только так и надо!” И, как я и рассчитывал, немного же ей понадобилось времени, чтобы здраво сообразить: в таком, официально разрешённом виде, купание до посинения враз утрачивает большую часть своей привлекательности. А вот если, к примеру, легкомысленно отказаться от плотного завтрака, то предок, конечно, не заругает, раз уж обещал, однако придётся до вечера маяться голодом, так что удовольствие от пляжа будет точно испорчено. В летнюю изнуряющую жару обедать в Карабуте было не принято.
Выпадавшие прямо на глазах молочные зубы я вынимал у тебя изо рта пальцами. Так, если ты, Катюха, помнишь, было совсем не больно. Я старался. У Серёжки их мне уже не пришлось удалять. Не было возможности, простите.
Единственное, что пришлось категорически запретить – это вечерние гулюшки. Сестрёнка Юля, дочь Лены, уже ходила, хоть ей было и рановато, на ночные молодёжные сборища, и это, конечно, соблазняло восьмилетнюю Катюху. Девочка была настолько большой, что теперь, в отличие от прошлого приезда, куры её боялись. Естественно, её тянуло к неизведанному, но в этом конкретном случае папа был кремнёво твёрд и совершенно не склонен к проявлениям чрезмерного либерализма, что вполне точно характеризовало его в глазах продвинутой молодёжи как замшелого пердуна.
* * *
А почему не в Донбасс, к бате? Поясняю. Годом раньше, в 1993 году, две семьи: моя и Ерченко – выбрались летом, как заранее планировали, на Верхнюю Волгу. В полном составе, то есть со всеми детьми. Свете там не понравилось, подробности в рыбацкой главе, которая без номера. А поздней осенью, приехав с братом Гришей на годовщину смерти матери в Донбасс, мы неожиданно увидели в родительском доме, при отце, какую-то мелкую, суетливо-угодливую старушонку.
Кто бы стал перечить отцовой воле! Но даже представить себе, что я привезу сюда когда-либо своих детей, у меня теперь решительно не получалось. Я и сам уехал немедленно, то есть как только позволили приличия. Уехал – и никогда больше не возвращался. Только пять лет спустя мы увиделись с отцом у Лены в Карабуте, на нейтральной территории. В последний раз.
Свободное копирование
