10
Приведу ещё пару эпизодов, случившихся весной-летом 1988 года. Возможно, они дополнительно прояснят и без того ясную обстановку.
Обычно заводской партийный комитет, строго придерживаясь ещё дореволюционных конспиративных традиций, заседал втайне от прочего народа. В этот раз, однако, бдение, посвящённое новым формам организации труда, назвали расширенным, потому что партийная кадровая узда окончательно ослабла, так что я и начальник ещё одного из цехов не только не входили в состав парткома, но и вообще не состояли в КПСС.
Я лез из кожи, наивно пытаясь убедить присутствующих, что именно бригадный подряд способен сдвинуть обстановку в лучшую сторону, и что именно от парткома должна исходить поддержка, особенно когда речь идёт об усилиях по преодолению устаревших представлений: о системе оплаты труда, о нормировании, о планировании, об экономических показателях. Короче, почти все значимые представления я нахально и огульно зачислил в категорию устаревших и тормозящих дальнейший прогресс.
Оригинальностью тут не пахло; об том же об самом трындели газеты и – теперь уже круглосуточно – верещало телевидение, хотя делать что-либо конкретное никто, как обычно, не собирался. В расчёте, опыта уже было предостаточно, что либо власти сверху дадут отбой, либо само рассосётся. Я же, простите за наивное нахальство, предлагал конкретные шаги.
- А вот я категорически не могу согласиться с докладчиком, – первым поднялся со своего места постоянного и непременного члена уже не к добру поминавшийся мною Корнилов, ныне заместитель директора по экономике. Иудушка в миру, если помните. – И настаиваю, чтобы партком отказался поддерживать его предложения. Возможно, они будут полезными для производства, не спорю. Но, заметьте, Коржов предлагает такие решения, за которые всем нам грозит серьёзная ответственность. Например, как мы можем позволить себе отступить от известного Постановления Совета Народных Комиссаров от 1938 года? Его никто не отменял. Заниматься, не имея правовой базы, самодеятельностью в таких важных вопросах – это явный авантюризм. Что ж мне, в тюрьму, что ли, садиться из-за фантазий Коржова?
- Владимир Афанасьевич, боюсь, что это древнее постановление само собой – без борьбы, без нашего с вами участия – никогда не отменится. Хотя в целом, в историческом плане, деятельность его авторов, вы знаете, давным-давно оценена партией как ошибочная, а то и вредная, если не сказать вредительская. Далее. Совершенно не вижу причины, которая была бы способна понудить коммуниста из-за бумажки довоенного издания уклониться от выполнения задач, которые Партия и жизнь ставит перед ним сегодня! Откуда боязнь ответственности? Решительно не понимаю, почему коммунисты страны, в которой их партия является правящей, должны опасаться уголовного преследования за действия, направленные на благо – и страны, и Партии? И потом, чему нас учит история? Да тому, что не только угрозы, но и реальные аресты, ссылки – и даже тюрьмы! – не смогли, как ни лютовали сатрапы, остановить гораздо более рискованную деятельность основателей партии, её вождей. А ведь они – без всякой, заметьте, правовой базы! – отважно направляли её на свержение самодержавия! Боролись с Левиафаном! Разве не их благородным жертвенным примером надлежит нам руководствоваться сегодня, в это судьбоносное время?..
Ох и любил я широко оттянуться, вводя высокоидейных придурков в ступор ими же запатентованным словоблудием! Хоть такую пользу поимел от невольного заучивания в течение всей жизни их тошнотворных лозунгов и призывов. Вы, нынешние, попробуйте-ка произнести слово “партия”, чтобы оно прозвучало с большой буквы. То-то же! Но здесь сидели лидеры. Зубры, которых просто так с панталыку не собьёшь. И если Холмогорский растерялся на миг, Аделина Викторовна, заместитель, поспешила прийти на помощь, то есть указать зарвавшемуся щенку его место.
- Виктор Михайлович, разрешите выступить? Поскольку приглашённые на заседание беспартийные товарищи сделали свои сообщения, давайте поблагодарим их и, учитывая их занятость, не станем задерживать. А обсуждение партком продолжит без их участия.
Схлопотал, кутёнок? Так я никогда впоследствии не узнал, что же там, в своём узком кругу, тайно решила-постановила стая товарищей. А Холмогорский в моих глазах до сих пор остаётся примером для каждого и верным сыном своей партии. Собственно, я укрепился в этом мнении задолго до того. До того даже, когда узнал, как летом 1986 года, в разгар сенокоса, он укатил в Сочи отдохнуть от непосильных перегрузок, а все заботы по организации помощи селу повесил на своего тогдашнего заместителя Серёжку Хамкова. И всю ответственность, которая вскоре претворилась в выговор и “утрату доверия коммунистов”. Мудро расчислил, что смертельно больному Сергею хуже уже не будет, а вот собственную жопу-долгожительницу надо бы поберечь.
А меня теперь, при достаточно редких, но всё же, к сожалению, неизбежных встречах, Виктор Михайлович бодро призывал, не скрывая поистине отеческой доброжелательности, которая всегда была присуща Старшему Брату: “Ты, Коржов, продолжай свои выдумки, выдвигай прожекты. Дерзай. Изобретай! Твори, как говорил поэт, выдумывай и пробуй! Чтобы нам, Партии, и впредь было чего пресекать”.
* * *
О втором эпизоде я вспомнил, наткнувшись в своих бумагах на его пожелтевшую стенограмму. Пётр Николаевич, желая обсудить перспективы, собрал за большим столом всех, имеющих отношение к интегральным схемам. Происходило это летом 1988 года в выходной день, то есть неформально, без галстуков.
До развала электронной промышленности было ещё далеко. Однако, вновь прочтённая после того, как он уже свершился, эта стенограмма убеждает меня в запрограммированной неизбежности грядущего краха.
Я не стану давать её расшифровку, да это и ни к чему. Достаточно изложить суть, которая заключалась в том, что авторитетнейшие специалисты завода один за другим заявляли, что заниматься микросхемами заводу вообще не следует. Почему? Потому что тогда надо работать над сложной оснасткой, а сил и средств для её изготовления у нас нет. Потому что потребуется специализированная измерительная техника, а где ж её взять?! Потому что помещения не соответствуют, кадры подготовлены плохо, но всё равно разбегаются, новые разработки выполнены на любительском уровне, сроки освоения так затянуты, что микросхемы успевают устареть до начала производства, качество не достигается, выход годных изделий низкий, а издержки высоки, так что установленные сверху цены не покрывают себестоимости. Ждать помощи от министерства нечего. Да и положение в стране…
Действительно, “положением в стране” уже никто не владел. Известный пересмешник Владимир Вишневский хотя бы мечтать об этом пытался, а мы просто капитулировали. В неформальной обстановке все, кто вершил техническую политику, честно признали: мы – быдло, поэтому ничего, кроме х*йни, производить не способны! Наше дело – штамповать миллиард примитивных транзисторов в год и не разевать пасть на что-то посложнее, особенно если в жопу никто не подталкивает.
Миллиард – это была уже не первой свежести голубая мечта Белецкого; но теперь она распухла до того, что по сути похоронила под собой и КМОП БИС, да и микросхемы вообще. Хотя они и без альтернативной мечты при таком раскладе, при таком подходе и отношении непременно загнулись бы – и хрен бы кто о том пожалел!
Правда, Быков несколько смягчил итоговые выводы.
- Да, – сказал он, – функционально сложные микросхемы, в разнообразных корпусах с большим количеством выводов, нам производить не следует. Это не наш путь, нам его не одолеть. Но ведь выпускаем же мы микросхемы стабилизаторов напряжения: простые в измерениях, в привычных транзисторных корпусах с тремя ножками (выводами). Их производство не требует больших капитальных затрат, они достаточно универсальные и пользуются спросом. Вот этого направления, если говорить о перспективе, заводу следует придерживаться в своей долгосрочной политике.
- И развивать его! – не утерпел я и встрял, хотя вякать что-либо явно не имело никакого смысла. – Увянем же без развития! Не будет ли разумно и логично окончательно похерить все мировые тенденции – и устремиться к выпуску микросхем, у которых не три ножки, а, скажем, две… или, ещё лучше, даже одна нога?!
Пётр Николаевич пресёк, разумеется, моё несолидное, неуместное в таком обществе и в таком кабинете ёрничанье, а также подвёл окончательный итог.
- Я считаю, – сказал он, обобщая, – что всё обсуждение вы поверхностно свели к внешним причинам, к их неодолимости. Даже директор вам мешает. Даже министр! Я не услышал самокритики. Никто не выразил желания взять что-то на себя. Всё, что здесь предлагалось вами, относится к затыканию дыр. Так не годится. Я призываю всех присутствующих изменить отношение к проблеме, выработать конструктивные предложения. Даю недельный срок. В качестве стимула можете рассчитывать на половину экономии по себестоимости.
* * *
Естественно, что ни через неделю, ни позднее никаких, тем более конструктивных, предложений не последовало, да и само сборище оказалось прочно забытым. Новые песни придумала жизнь! Эти строки пишутся через двадцать лет после того памятного совещания. Я не знаю наверняка, был ли достигнут миллиардный выпуск транзисторов. Скорее всего, нет, не успели, но это не принципиально. А принципиальными я считаю два момента. Первый состоит в том, что микросхемы для цифровой телефонной связи, которые успешно выпускал – и выпускал бы впредь! – КМОП-модуль, если бы их тогда не зачислили в абсолютно бесперспективные, сегодня безоговорочно доминируют на мировом рынке. Не те же самые микросхемы, конечно, но их отдалённые потомки работают в каждом сотовом телефоне, и, заметьте, ни одна из них – вот какие мы молодцы! – не сделана в России. Второй же момент: прошли многие годы, но и теперь ещё александровские транзисторы тех лет выпуска, из того желанного миллиарда, можно купить в свободной продаже. Без очереди. За смешные деньги. Кто не верит, поезжайте в Митино, на радиорынок – там легко убедитесь сами.
Свободное копирование
