24
Вот так. Високосного года хватило не только на то, чтобы мы научились в принципе изготовлять микросхемы. Была, через великие муки, завершена подготовка к переходу на бригадный подряд, так что в новый 1985-й цех вступил уже в этом качестве, не дожидаясь прихода к рулю очередного (и последнего) генсека и порождённого им дозволенного вихря новых веяний. Подобно собственному отцу и даже примерно в таком же возрасте ваш папочка стал “бугром”, что явилось для него вершиной производственной карьеры. И только на личном фронте ничего существенного не происходило.
Да, Малышка оформила, наконец, под моим давлением и при моём финансировании, свой развод – ну и что для меня изменилось?! Да, стремясь заявить о серьёзности своих намерений, я добился личного знакомства с её отцом. Похоже, однако, что лучше бы не добивался, а если уж сподобился аудиенции, то следовало поднапрячься – и произвести хотя бы сколько-нибудь сносное впечатление. Я, напротив, легкомысленно пренебрёг стараниями – ради правды жизни, разумеется. Таким образом мне вполне удалось не понравиться Анатолию Сергеевичу – причём до такой степени, что он, это было видно без очков, категорически предпочёл бы серьёзности моих намерений и притязаний их полное отсутствие. Действительно, с чего бы это ему вдруг утратить бдительность? Чем унять сомнения в основательности намерений безлошадного, бесквартирного, бездачного и, судя по злостной беспартийности, неприлично размашистому радикализму слов и непочтительности выражений, бесперспективного – как в смысле карьеры, так и во всех прочих мыслимых смыслах – ухажёра?!
Даже свой первый серьёзный подарок я преподнёс ей невпопад. Этими серёжками с жёлтыми сапфирами мне хотелось порадовать её в первую годовщину нашего сближения. Официальных дат у нас ещё не было, да могло и впредь не случиться.
Заблаговременно выбирал, ничего, правда, в этом не понимая, украшение в зеленоградском ювелирном под насторожёнными взглядами двоих милиционеров. Почему-то моя платёжеспособность всю жизнь оказывалась под сомнением. Но в этот раз я вытерпел и настоял. И даже категорически отказался расставаться с облюбованной парой, когда специалист ювелирного салона заметил недостаток: камушки оказались разного оттенка. Мне показалось, что при разном цвете глаз одариваемой это будет скорее пикантным достоинством. Но вот не дотерпел, вручил раньше срока – и вышло, что аккурат в день второй годовщины её свадьбы с Володей, теперь уже бывшим мужем. Напомнил невольно о событии, достойном, в её глазах, напротив, скорейшего забвения.
Да, тактичность никогда не была моей сильной стороной. Но, знаете, Света умела так искренне радоваться всяким цацкам – любой ерунде, даже тем купленным осенью в Сигулде простеньким бусикам из необработанного янтаря, что так и хотелось перманентно её одаривать.
Из той деловой (якобы деловой) поездки в Латвию, которая на самом деле была последней в истории легальной всесоюзной пьянкой лучших людей электронной отрасли, я привёз, кроме непременного янтаря, ещё диск (виниловый; цифровые тогда ещё не были придуманы), душевно напетый Александром Градским на стихи Поля Элюара. Этот диск, “La Vie Immediate”, в обиходе просто “белая пластинка”, стал вторым “нашим”: к нему мы испытывали почти интимные чувства и посторонним зря не показывали. И не знали (Света, полагаю, до сих пор не знает), что жену увёл у Элюара – и сделал своей вечной музой – ещё один гений, Сальвадор Дали. А первым безоговорочно любимым ещё год назад стал чудом доставшийся мне в Минске только что вышедший двойной альбом с записью ленкомовской “Юноны” и “Авось”. С самым первым составом исполнителей!
Она, моя Малышка, ещё не знала даже “Поэтории” Родиона Щедрина. А прослушивая рок-оперу Алексея Рыбникова впервые, Света буквально замерла с первых звуков. Да, действительно вещь сделана здорово: искренне и цельно. Держит в напряге на всём протяжении, не отпускает, да и чуть ли не каждый музыкальный номер тянет на шлягер.
Для любви не названа цена. Лишь только жизнь одна, жизнь одна,
жизнь одна…
А при первых же звуках гениальной заключительной “Аллилуйи” ваша будущая мама порывисто обняла меня и расплакалась вдруг на моей груди нечаянными солёными слёзками, в искренности которых я до сих пор не сомневаюсь, хотя и повидал впоследствии немало её слёз самого разного происхождения и назначения. Это была её самая чистая, самая бескорыстная слеза. Самая лучшая, если можно так выразиться.
Уверен, что теперь вы, дети мои, хоть изредка слушаете эту музыку вместе с мамой. Угадал?
Свободное копирование
