Младенчество - 7

      7

      Ваша жизнь тоже начиналась не в пустое время. Ты, Катя, ровесница предпоследнего, XXVII Съезда КПСС, а тебя, Сергей, мы подгадали к началу XXVIII. Первоначально он планировался на март, однако ваша мама не теряла уверенности, что съезд отложат – а иначе ж придется на три месяца раньше рожать! Известие о переносе открытия на 2 июля мама встретила спокойно, с чувством, как тогда еще говорили, глубокого удовлетворения. Ты же, Серега, благодари генсека Горбачева, а то быть бы тебе недоноском.

      Шутки. Да, Катя – ровесница XXVII Съезда, антиалкогольных гонений и перестройки. Еще – комфортно, спецрейсами, в составленных штабелями персональных цинковых гробах – летели из Афганистана трупы мальчишек, сполна расплатившихся всем, что имели, за неведомо кем нажитой “интернациональный долг”. Хотя покупать им водку тогдашние законы категорически запрещали: больно молоды. В этом же году, как бы символизируя и знаменуя абсолютный идиотизм всей жизни погрязшей в абсурде страны, не от чего-нибудь, а именно от включения аварийной защиты разнесло мирный атомный реактор в Чернобыле. Это выглядело бы анекдотом, если бы не последствия – глобальные и печальные.

      Были и события помельче. Немецкий парнишка-любитель из чистого озорства, честно названного потом даже в приговоре суда хулиганскими побуждениями, в одиночку преодолел противовоздушную оборону великой, до зубов вооруженной страны и щегольски посадил свой самолетик аж на Красной площади, лишив тем самым министра обороны и целую когорту генералов хлебных должностей, верой-правдой заслуженных безопасным ратным трудом в мирное время. А праздная публика встретила отважного летуна по-московски гостеприимно и даже старалась покормить, что тоже говорило о полной утрате бдительности.

      Признаки разрухи валились беспорядочно, как сыплется в стакан в игре в “Тетрис” разнообразный геометрический мусор. Сам собой взрывался гексоген в Арзамасе и природный газ под Уфой. Пароходы сталкивались с пароходами, а если очень везло, как случилось в Ульяновске, то и с поездами. Потом было несчастье с “Челленджером”, потом жуткое по последствиям землетрясение в Армении, снесшее несколько городов и сотни сел. В ходе Перестройки спецназ в Вильнюсе невесть по чьему приказу и неведомо у кого отвоевывал телецентр, а очаровательная Таня Миткова, популярная тогда телеведущая, рассказывая об этом, на всю страну безудержно рыдала с экрана. В Тбилиси взбесившиеся защитники отечества (тоже, видимо, в порядке перестройки?) рубили женщин саперными лопатками и травили боевыми газами. Азербайджанцы самозабвенно резали армян, и уж совсем не помню, кто кого резал и грабил в Чечне и Фергане.

      Стыдно сознаваться, но образовалось что-то вроде противоестественной привычки к кровавым новостям. Благодари, Серега, мамочку, за то, что она решилась родить тебя в такое время. Ведь пока она была тобой брюхата, рухнула Берлинская Стена и успел, пережив череду революций, полностью развалиться весь социалистический лагерь, а через неделю после твоего рождения приказал долго обороняться “оборонительный” Варшавский пакт.

      Такое время. Такие дела. Именно тогда появились компьютеры и видеомагнитофоны, а также “сникерсы” и жвачки, тампексы и памперсы. Многотысячные толпы голодных круглосуточно осаждали в центре Москвы самый первый, самый единственный в СССР “Макдональдс”. Своими размерами эта очередь за бутербродами успешно соперничала не только с благообразной чередой обывателей, жаждущих поглазеть на фаршированный труп основоположника, но и со знаменитыми, далеко не столь чинными “водочными” очередями. Вечерами все население страны – боясь, видимо, невзначай обоссаться – приникало к экранам: чародеи и экстрасенсы Чумак и Кашпировский по телевизору не только дистанционно удаляли келоидные рубцы (Знать бы, что это такое! Никогда не видел), но заодно излечивали всех подряд от энуреза.

      Теперь жалею, что не пожизненно. Теперь бы и мне пригодилось.

      Смотреть только что появившиеся телевизионные рекламные ролики поначалу было интереснее, нежели передачи, в которые они были вмонтированы. Передачи были скучны, лживы и бездарны, а ролики, наоборот, талантливы. И являлись чистым, дистиллированным искусством. Потому что купить что-либо из рекламируемого нормальному обывателю было решительно невозможно. Ни жратвы, ни шмоток торговля не предлагала ввиду их полного отсутствия в продаже, так что тогдашняя реклама прославляла выдающиеся достоинства многочисленных бирж, а также призывала в разухабистой песенной форме:

           Вам пора! И вам пора!

           С вентиляторным заводом заключать договора!

      Теперь уж затрудняюсь припомнить, почему именно, но ни одного такого договора я не заключил. Был, видимо, коммерчески инертен.

      Что еще? Враз и навсегда утратив ими же и восславленную несгибаемую идейную стойкость, прытко захватили рынок посреднических услуг и стали на глазах жиреть и без того упитанные комсомольские вожди разных рангов, а их старшие товарищи, члены борющейся за счастье народа коммунистической (Единственной. Других не было.) партии, платили со своих “трудовых” доходов партийные взносы в размере миллиона рублей – и это при зарплате в стране 200 рублей. Хотя партбилет уже буквально на глазах утрачивал потихоньку свои основные функции: пропуска на необременительные хлебные должности и универсальной отмычки к дверям разнообразных кабинетов.

      Издыхающая, ни на что разумное уже не способная власть за короткое время все же исхитрилась дважды официально обобрать собственный народ. В стране начиналась разруха. Совершенно неизбежная, потому что в головах царил бардак. Утешало одно: это было настолько дико, что не могло продолжаться долго.

      Так оно и вышло. За двенадцать дней до твоего, Серега, рождения обрела государственность как бы до того и не существовавшая страна Россия. Через год титулованная шпана организовала – так же бездарно, как дотоле правила – путч, в результате которого в одночасье рухнула правящая КПСС, “ум, честь и совесть эпохи”. А еще через полгода формально не стало и Советского союза, который, правда, фактически, не имея ни до, ни теперь ни ума, ни совести, развалился ещё раньше. Второй, исправленный и дополненный известным баснописцем текст Гимна устарел, что открыло бесстыжему и бессмертному патриарху гимноделия дивную возможность еще раз на нем заработать.

      Я был среди тех, кто, ликуя, приветствовал перемены. Надеялся, дурак, еще в этой жизни вкусить их сладкие плоды. Правы флегматики англичане, утверждая: “No news is good news”.