Я отвел свою семью в посольство в начале декабря, чтобы получить свой американский паспорт. На самом деле, его держали в посольстве для меня до самого конца в целях безопасности. Питер Свиерс провел нас к кассе, чтобы купить билеты до Вены – мы должны были лететь туда авиакомпанией Air Austria – а также билеты из Австрии на рейс Pan Am до Нью-Йорка. Рейс Air Austria был выбран по той причине, что ранее было слишком много случаев, когда кто-то с выездной визой отправлялся рейсом «Аэрофлота», и самолет затем делал внеплановую посадку в Ленинграде, а потом будущего возможного эмигранта уже никогда не видели.
Минуло 13 декабря – прошло двадцать три года с тех пор, как я отправился на ту короткую прогулку вдоль по улице Горького, и часы на здании центрального телеграфа в моей памяти навсегда остановились на десяти минутах второго. Сон для меня был почти невозможен. Мы уже поцеловали на прощание всех своих друзей – круговорот лиц, море обещаний. Отдали холодильник; книги, письма и фотографии – матери Ирины; отдали мою гитару, на которой я не играл так много лет. И, наконец, квартира на Сиреневом бульваре была освобождена от всего, что было связано со мной, и ее дверь закрылась в последний раз.
21-е декабря 1971 года. Питер Свиерс отвез нас в аэропорт. Но цепкие ублюдки и тут еще не перестали чинить нам препятствия.
Сотрудник КГБ на паспортном контроле взглянул на наши визы.
- Нет, они не в порядке, - твердо заявил он, и указал нам на небольшую комнатку для допросов в аэропорту. – Вам придется пройти сюда, - заявил он тоном, не терпящим возражений. – Пустяки, я уверен. Всего пять минут. Не волнуйтесь.
Не волнуйтесь! Я уже слышал это раньше. Меня почти парализовало. Я в панике посмотрел на Свиерса. Свиерс прекрасно знал, что делать. Он перепрыгнул через ограждение, словно олимпийский атлет, и принялся кричать на кгбшника.
- Что не так с этими документами! – кричал он. – Я представитель правительства Соединенных Штатов, и я требую, чтобы вы ответили мне, ЧТО ВЫ СЧИТАЕТЕ НЕ ТАК С ЭТИМИ ДОКУМЕНТАМИ!
- Пожалуйста, пожалуйста! – кгбшник упрашивал громким шепотом. – Пожалуйста, говорите тише!
- Я НЕ БУДУ ГОВОРИТЬ ТИШЕ, ПОКА ВЫ НЕ ОБЪЯСНИТЕ!
Кгбшник покраснел от испуга.
- Взгляните, взгляните, - прошептал он, запинаясь, - у нее виза не такая, как у него.
- Конечно, они разные! – ревел Свиерс, только немногим менее раздраженно. – Она – советская гражданка, а он – американец. Конечно, у них разные документы. Читайте их!
Кгбшник был совершенно запуган. «Конечно, конечно, - произнес он мягко. – Да, конечно, конечно». И махнул нам проходить.
Я с трудом что-то видел. После всех пережитых ужасов, после всего этого долгого времени в тот момент, кажется, моя судьба более всего висела на волоске. Все было словно в тумане. Размытые приятные и доброжелательные лица девушек, двигающиеся вокруг нас в самолете, предлагающие еду, напитки и кофе, бегло говорящие по-русски и по-английски, с немецким акцентом. Размытая взлетная полоса, уходящая прочь. Размытые крыши домов. Удаляющаяся земля.
Дороги, ведущие прочь от Москвы. Те самые дороги, по которым я так долго «шел» в коридорах Лефортово, в камере Сухановки – дороги к свободе, теперь размытые, слишком далекие, чтобы четко их распознать, дороги к свободе – покрытые белым снегом, окруженные темными массивами лесов, и непривычный гул и вой реактивных двигателей, и добрые руки, приносящие напитки и кофе, и Ирина – слезы в ее глазах, тихонько напевающая что-то про себя, чтобы приободриться, в надежде, что после всего произошедшего самолет все же не рухнет.
Свободное копирование
