Следующие несколько недель прошли без особых событий – я занимался тем, что печатал документы министерства здравоохранения на английском языке для использования в иностранных публикациях. Этот период я мог бы назвать для себя спокойным временем, по причине регулярности и простоты моих занятий, за исключением одного происшествия, случившегося дома.
Однажды я проснулся посреди ночи с внезапным ощущением грозящей опасности. Когда я перевернулся на своей маленькой кровати в нашей комнате, то увидел свою мать в сумраке – она приближалась ко мне украдкой с поднятым в руке молотком, словно собираясь меня ударить. На ее лице отображались как испуг, так и решимость.
Я выскочил из кровати и схватил молоток. Она совершенно не сопротивлялась.
- Тебе привиделся кошмар во сне! – сказал я.
Она помотала головой – нет, убежденно.
- Это не сон, Алекс. Я слышала, как они говорят в коридоре. Я подозревала, с тех пор, как ты вернулся, что на самом деле ты из КГБ. И теперь, когда я услышала, как они шепчутся за дверью, я это знаю. Они хотят, чтобы ты отравил мою еду, это так?
- Мама! – я включил свет. – Проснись, мама. Это всего лишь ночные кошмары.
Я открыл дверь и показал ей пустой коридор.
- Смотри, родная. Там никого нет. Тебе это приснилось.
- Нет, Алекс, - произнесла она убежденно. – Теперь ты не сможешь скрыть от меня этого. Теперь я знаю, что ты – с ними.
Потом она легла. Я не спал до конца ночи. С одной стороны, мне было горько из-за ее рассудка, а с другой меня охватил страх относительно того, что она может попытаться сделать.
По утру ее сознание было ясным, как если бы она и вправду спала во время своего странного ночного припадка, но смотрела она на меня по-иному. В течение следующих нескольких недель я пришел к печальному пониманию того, что она действительно верила, что я был из КГБ, и что она слышала голоса чаще, чем давала мне знать об этом.
Три недели спустя ко мне пришло письмо от одного из заместителей Молотова, в котором говорилось, чтобы я принес паспорт и остальные документы в Министерство иностранных дел в комнату под номером таким-то, где меня будет ждать человек по имени Петров.
Никаких иных пояснений не было.
Я отправился туда на следующий день. У человека на охране был выписан пропуск на мое имя, и он указал мне, как найти комнату Петрова. Я постучался, вошел и представился.
- Ах, да, - сказал Петров. – У меня есть для вас кое-что. Одну минуту.
Он вышел из комнаты и вскоре в нее вернулся.
- Вот ваши документы, - сказал он. – Пожалуйста, прочитайте, чтобы проверить, все ли верно.
Удивительно, но этот документ подтверждал мою ложь. Почему они решили это сделать, запрашивали ли они мое заявление на трудоустройство из министерства здравоохранения, или какими мотивами они руководствовались – я об этом не узнаю никогда. Но в том документе, который выдал мне Петров, просто значилось, что с 1942 по 1948 я работал в дипломатическом корпусе министерства в качестве референта. Это слово для меня ничего не означало. Самое близкое понятие, которое я мог бы привести в английском языке, это «человек по отношениям», но это тоже ничего не означает.
Когда я отнес этот документ начальнице отдела кадров в издательстве при Министерстве здравоохранения, она взглянула на него, а потом посмотрела на меня и широко улыбнулась.
- Товарищ Должин! – сказала она. – Вам нужно было сказать мне! Вы очень скромный человек. Почему вы не сказали, что вы были одним из нас!
Я не представлял себе, что это значит. Поэтому просто посмотрел в пол, пожал плечами и произнес:
- Ну…
- Скажите, - продолжила она, - сколько вам доплачивали за вашу работу на МГБ?
Это меня ошарашило. Каким-то образом мне удалось от нее отвязаться. Я сказал, что это конфиденциальная информация, или что-то в этом роде. И поныне я не знаю, то ли она меня проверяла, то ли слово «референт» было своеобразным кодовым словом, используемым среди работников министерства иностранных дел, или само министерство иностранных дел получило каким-то образом нелепую информацию о том, что я имел отношение к МГБ. Возможно, моя мать была не единственным человеком в Москве, введенным в заблуждение, подумалось мне. Кто знает – в российской чиновничьей среде случались безумные вещи. Позже я узнал, что некоторые службы министерства иностранных дел практически неотличимы от подразделений секретной полиции, но что дало той женщине подумать обо мне как об одном из «них» - до сих пор я могу это только предполагать. Я дал понять, что моя работа была настолько секретной, что я предпочитаю об этом не говорить, и этот номер прошел. И, как она и обещала, работа редактора дожидалась меня. На следующий день я начал свою работу в разделе периодики, на улице Петровка.
Свободное копирование
