Я поехал повидаться с отцом. Он был одинок и несчастен, но увидеть меня ему было очень радостно. Я понимал, что он пострадал из-за меня, как и моя мать, и потому чувствовал свою вину и перед ним также. Чувство этой вины было достаточно болезненным. Но моего отца арестовали по статье 58.10. Двое свидетелей подтвердили, что слышали, как он дважды сказал о том, что советские автомобили хуже американских. Так как именно американские автомобили использовались чиновниками высшего уровня после войны по всему Советскому Союзу, это замечание можно было бы считать вполне резонным – но оно стоило моему отцу приговора в десять лет и срока в трудовом лагере в Мордовии.
Моя мать и я не могли далее обременять ее престарелую подругу, и переехали в крошечную комнату матери. Хотя с первых дней было понятно, что жить рядом с ней будет непросто по причине ее душевного здоровья, я хотел оставаться с ней до тех пор, пока мне не выдадут мою собственную комнату – а это могло занять и месяцы, и годы. Я не мог даже обратиться за постановкой на очередь на свое жилье до тех пор, пока не устроюсь на работу. Найти работу было моей первой задачей после того, как меня пропишут в квартире матери. Все, что вы делаете в Советском Союзе, должно быть официально зарегистрировано.
Я пошел в районный паспортный стол, чтобы зарегистрироваться. За наш дом отвечал молодой и напыщенный низкорослый милиционер младшего звания.
Я написал прошение о регистрации, подписал его и подал ему, вместе со своим паспортом и справкой об освобождении из лагеря. Милиционер взглянул на мои бумаги. Потом он посмотрел в домовую книгу, где была запись о комнате моей матери. Потом он просто мотнул своей головой и протянул мои бумаги назад.
- Извините, - сказал он.
- Что это значит?! Я только вернулся из лагеря. Мне негде жить. Это моя мать. И это мое единственное жилье.
- Слишком мало для двух человек. По закону требуется девять квадратных метров на человека. У нее только одиннадцать квадратных метров. Вам не повезло.
Мной овладела ярость.
- Хорошо, тогда что вы предлагаете мне делать? Спать на улице?
- Это меня не касается, есть закон. Вам нужно покинуть Москву.
Я уже собирался начать кричать снова, но он грубо сказал мне, что если я хочу жаловаться, то у меня есть право обратиться к начальнику паспортной службы московской милиции по адресу Ленинградский проспект, дом 22.
Я пошел через всю Москву пешком. К моему удивлению тот милицейский чин, с которым я разговаривал на Ленинградском, 22, отнесся к моему делу с большим вниманием. Я оставил свою обычную настороженность и поведал ему всю свою историю с самого начала.
Он прослушал ее со все более возрастающим изумлением. В конце он помотал головой, внезапно стукнул кулаком по столу и встал. «Вы хлебнули сполна, товарищ, хлебнули сполна. Подождите здесь. Я скоро вернусь».
Он быстро вышел из своего кабинета. Менее чем через пять минут он вернулся, подмигнул мне и кивнул головой в сторону: «Шеф хочет вас видеть». Потом снова кивнул, указывая направление, куда. «Входите».
У шефа на погонах были генеральские звезды. Он тепло пожал мою руку и предложил сигарету. «Знаете, эти районные сволочи ужасно безответственны и толстокожи. Я хочу, чтобы вы знали, товарищ – мы им даем указания, инструктируем, чтобы они делали все, что возможно, чтобы помочь таким несчастным товарищам, как вы, снова зажить нормальной жизнью. Не знаю, в чем тут дело!»
Он взял телефонную трубку и позвонил тому маленькому официозному слизняку, что вернул мне мое прошение. В течение двух минут все было улажено, при этом генерал продемонстрировал впечатляющую силу чиновничьего авторитета. Никого крика, никакой ярости. Просто не терпящий возражений приказ. Теперь я мог проживать в комнате моей матери.
Также пешком через Москву до дома матери. Подпись на еще одном заявлении. Получаю официальное разрешение.
- Но это только на месяц! – предупреждает мелкий слизняк. – Потом, если у вас не будет работы, вы должны будете выехать из Москвы насовсем.
Ему нужно было оставить за собой последнее слово, конечно же.
Свободное копирование
