Вскоре нас, шестьдесят или семьдесят оставшихся в старом лагере человек, погрузили в грузовики и перевезли через холм в другой лагерь.
Когда я слез с платформы грузовика, меня поджидал Лавренов. Выглядел он хорошо, но в его дыхании ощущался запах перегара, а было всего около десяти часов утра. Лавренов сказал мне, что теперь он работает в другом лагере неподалеку от Джезказгана, в Крестовом. Он сказал, что я – единственный оставшийся медицинский работник с опытом во всем этом районе, и предложил мне принять должность главного врача в госпитале. Настроение у меня в то время было слишком мрачным, чтобы это предложение меня хоть как-то обрадовало. Но я знал, что это именно то, что мне нужно, что поможет мне прожить столько, сколько еще потребуется, в этом новом одиноком существовании. Новый лагерь был заполнен оставшимися заключенными, собранными со всех других джезказганских лагерей. Поначалу там было почти двенадцать тысяч человек, но они освобождались большими партиями, и через неделю или две моя работа стала не особо тяжелой.
В один из дней человек, которого я узнал – он был из Никольского, но я не был знаком с ним – пришел в госпиталь, чтобы меня увидеть. В это время лежачих пациентов у меня было немного. Лагерь опять уменьшился всего до нескольких сотен. Я просто сидел и с отвращением смотрел на замусоренный и пустой двор. Человек, судя по его виду, нервничал, но больным он не казался.
- Что вам нужно? – спросил я его.
Он был смущен, и некоторое время смотрел в землю. Наконец, он произнес:
- Меня попросили придти, чтобы увидеть вас.
- Кто попросил? – спросил я.
- Из женского отделения, в Никольском. Мне сказали, что вы – близкий друг Гертруды, возможно, единственный ее друг.
Внезапно меня охватила паника. Я почувствовал холод. Мне захотелось вышвырнуть этого человека вон, закричать на него: «Я не хочу слышать то, что ты пришел сказать мне!»
Вместо этого я просто молча уставился на него.
Он долго облизывал свои губы перед тем, как снова заговорить. Наконец, он произнес:
- Она была сильно удручена, вы знаете. Она выкладывалась на работе. И…
Думаю, я упросил его закончить своим взглядом.
- Вчера она работала наверху, на высоковольтной линии. Подсоединяя ее к основной. Она просто сняла перчатки. Все видели – она очень спокойно и намеренно просунула руки в распределительный короб, и взялась за два контакта.
Я просто смотрел перед собой. Мои глаза были сухими. Моя жизнь была иссушена.
- Там было шесть тысяч вольт, понимаете. Все случилось мгновенно. Должно быть, она ничего не почувствовала.
Он подождал некоторое время. Думаю, он был очень хорошим человеком. Когда он увидел, что я не могу говорить, то тихо встал и пошел к двери.
- Мне очень жаль, Доктор.
Когда он ушел, я продолжал сидеть, смотря в пустое небо цвета меди. Становилось все темнее, а я все сидел и смотрел. В комнате никого не было. Не было никого в лагере, никого за пределами лагеря, никого в целом Советском Союзе и никого на всем белом свете. Теперь я знаю это чувство - полного, совершенного одиночества. Поутру я увидел приближающийся рассвет, и я знал, что ничего не выросло и не родилось на земле в эту ночь.
Свободное копирование
