К концу февраля атмосфера в лагере была наэлектризована. Сначала один, а потом и второй лагерь в Кенгире были опустошены и объявлены закрытыми. Тех немногих заключенных, что не были освобождены, переводили в соседний лагерь, в то время как комиссия продолжала свою работу. Потом к нам пришли судьбоносные новости: комиссия прибудет в Джезказган 1 марта.
Появились списки. В первый день стоящих в очередь к зданию администрации людей с взволнованными, тревожными лицами окружил почти весь оставшийся лагерь – кто-то шутил, кто-то желал удачи, а кто-то просто беззвучно смотрел.
Вести пришли в течение часа, когда первые освобожденные вернулись в лагерь. Человек поднимался по ступеням в комнату, где заседала комиссия. Дверь за ним закрывалась. Через пару минут он выходил, пошатываясь, словно пьяный, и ухмыляясь; кто-то прыгал от радости, кто-то был бледен и ошеломлен.
Некоторые ложились на свои нары. Некоторые сидели, будучи в трансе. Немногие принимались по-деловому методично собирать свои пожитки, потом обходили друзей, жали руки, а потом направлялись к воротам – и были свободны, вот так вот просто. Первым группам освобожденных требовалось подождать несколько дней – в течение этого времени оформлялись их паспорта, железнодорожные билеты и справки об освобождении.
На третий день стало понятно, что многие из них не имели ни малейшего представления о том, как существовать вне лагерных стен. Многие погибали от алкоголя, а также от несчастных случаев в результате пьянки, или потому, что люди просто выходили на дорогу перед грузовиками – по всей видимости, не видя их, при этом будучи совершенно трезвыми. Всех выходящих на свободу предупреждали о том, что им следует вести себя осторожно, но многие из них просто не были способны слышать что-либо вообще.
Причиной была неожиданность происшедшего, сопряженная с беспокойством. В один момент вы - заключенный. В следующий момент вы можете стать свободным, но вы не осмеливаетесь надеяться на это, потому что жизнь и судьба уже нанесли вам столько ударов, что вы привыкли к разочарованию. Затем, когда вы заходите вовнутрь, вас просят прочесть свою «молитву», потом задают вопрос относительно особых обстоятельств вашего дела, и представитель прокурора отвечает, что их нет, и дальше вам объявляют, что вы свободны и реабилитированы – и в этот момент вы совершенно к этому не готовы. Вам не нужно было врать или спорить, доказывая что-то, или вообще что-либо делать – нужно было просто постоять там и выслушать некий ритуал, который к этому времени был сокращен по времени менее чем до одной минуты, если в деле не фигурировали особые обстоятельства. Слишком многое нужно было осознать.
Комиссия работала в течение пятидесяти минут, потом выходила перекурить, а потом возвращалась назад. В течение часа они обедали, и потом приступали снова. В один из дней они выпустили рекордное количество заключенных – три сотни.
Первый лагерь опустел и был закрыт. Сотню или около того из тех, кого еще не вызывали, перевели из соседнего КТР, и ворота между лагерями, открытые вот уже больше года, снова были закрыты.
Имя Павла Воронкина появилось в списках очень скоро. «В» - третья буква русского алфавита, она такая же, как английская буква B. Когда Воронкин вышел, он выглядел разбитым. Он знал, что это может случиться, но мы все подбадривали его, заставляя смотреть в будущее с оптимизмом. Он открыто разрыдался, он был сломан. Из его слов выходило, что по причине того, что он был осужден особой комиссией, его дело должно было быть пересмотрено через некоторое неопределенное время в будущем. Я почувствовал холодок внизу живота от его слов. Я был практически уверен в том, что меня ожидает то же самое.
И я оказался прав. Я вошел в здание администрации. Я стоял перед комиссией с сердцем, которое колотилось так сильно, что, казалось, от его стука сейчас вылетят окна. Четверо за столом выглядели очень усталыми. Один из них был при полном обмундировании – это был генерал Тодоров, и он представлял политических заключенных. Он сам отсидел семь лет, и теперь был полностью реабилитирован.
Тодоров произнес усталым голосом, после того, как я прочел свою «молитву»: «Мы не можем пересмотреть ваше дело, Должин. У нас нет ничего, кроме листка бумаги с вашим обвинением. Нам нужно послать запрос в Москву в КГБ на ваше полное дело. Это займет от одного до двух месяцев, и мы пригласим вас обратно. Это все. Теперь вам нужно идти. Пригласите следующего».
Вот и все.
Свободное копирование
