Несколько недель спустя всем стало ясно, что наш подход к возведению водопровода был более эффективным. Начались разговоры о том, чтобы назначить Марголиньша бригадиром среди сантехников и распространить нашу систему на все остальные бригады. Я стал смотреть на все эти наши нормы более спокойно. В середине дня я устраивал себе перерыв, чтобы побродить по Никольскому, присматриваясь вокруг, встречаясь с людьми. Время от времени я брал с собой свою пайку хлеба и отправлялся к Гале Заславской, чтобы пообедать вместе. Однажды она сказала мне:
- Знаешь, Алекс, ты тут пользуешься большим авторитетом. У нас в библиотеке есть женщина, поэт, и она мечтает встретиться с тобой.
- Ты шутишь? Я даже не знал, что у нас тут есть библиотека.
- Да, есть. Зовут ее Руфь…
Несколько дней спустя, когда в женском лагере произошли некоторые неполадки с водопроводом и мне выдали пропуск для прохода за забор, чтобы починить трубы, под свои рабочие штаны я надел пару хороших брюк и захватил с собой обед. Как только протечка трубы была устранена, я спросил, где находится библиотека, и затем направился прямо в то здание, на которое мне указали.
Руфь я нашел внутри, в отдельно расположенном крыле здания, отданным под крошечную библиотеку. Она встретила меня очень радушно, сказав, что слышала о том, что я был начитан и у меня имеется много чего интересного рассказать об Америке. Мне все это очень польстило, и я даже не догадался спросить ее о том, от кого она все это услышала. Я предположил, что это была Галя Заславская.
- Вы не сделаете мне одолжение, чтобы вместе пообедать? - спросила Руфь. Очень формально.
- Конечно, мне будет очень приятно, - ответил я.
Мы прошли к ней в комнату, смежную с библиотекой. Комнатка была крошечной, но в ней разместилась маленькая плитка, и Руфь поставила на нее воду для чая. У меня было озорное настроение в тот момент, и я произнес:
- Вы не возражаете, если я сниму штаны?
Следом я принялся расстегивать пуговицы. Бедная Руфь. Я тут же пожалел о том, что сказал, так как она мгновенно побледнела, и губы ее задрожали. Позже она призналась мне, что подумала, что сейчас над ней совершат насилие. Я еле удерживался от того, чтобы не захохотать, с одной стороны, а с другой стороны чувствовал себя сконфуженным.
- Я имел в виду, что просто хочу их снять, чтобы мне было удобнее.
Эти слова возымели еще худший эффект. Я решил просто продолжать. Ее глаза расширились от ужаса в тот момент, когда мои рабочие штаны начали спускаться на пол. Потом она увидела чистые штаны под ними. Некоторое время мы оба не могли говорить от смеха. Я извинился за свою шутку.
- Вы понимаете, столько случаев насилия вокруг, - объяснила она. – Я не уверена, что смешать вместе мужчин и женщин было хорошей идеей. Некоторые из этих мужчин, они как дикие звери.
- Даже не понимаю, как у кого-то находятся на что-то эдакое силы, - ответил я.
- Ну, вы-то на вид вполне здоровы! - воскликнула Руфь, и тут же снова густо покраснела, а ее губы опять задрожали. – Я не это имела в виду, - продолжила она, извиняясь.
Так оно и было. Как оказалось, она страдала от жуткого одиночества, тоскуя по американскому полковнику Уолтерсу, с которым встречалась несколько месяцев в Москве перед тем, как ее арестовали за связь с этим полковником. Позже я узнал, что сотрудники КГБ во время допросов унижали ее, заставляя в самых подробных деталях описывать все свои сексуальные контакты с полковником Уолтерсом, с которым я как-то мельком встречался. Этот полковник и был причиной, по которой Руфь хотела меня видеть – так как я тоже был из Америки. Между мной и Руфью не было никакого флирта. Наши взаимоотношения были в то время и позже исключительно платоническими, и значительная часть наших разговоров касалась ее возлюбленного полковника. Мы стали хорошими друзьями. Руфь звала меня почаще заходить за книгами, и я так и делал, когда у меня находились силы и настроение, чтобы снова что-нибудь почитать. Позже, годы спустя, когда мы встречались в Москве в обществе членов нашего «профсоюза», наши с Руфью воспоминания о том, как я снимал штаны в ее комнате в Никольском, заставляли стены в квартире дрожать от всеобщего смеха.
Свободное копирование
