С этими двумя людьми я провел только три или четыре дня. Камера была светлой и пахла свежим паркетным воском, потому что каждое утро нам давали щетку и кусок воска, чтобы мы полировали ими паркетный пол. Во второй половине дня нас выводили на крышу на прогулку. Крыша была огорожена высоким парапетом, в будках находились охранники, поэтому увидеть московские улицы внизу было невозможно, но можно было слышать шум автомобилей и голоса людей, а однажды я даже услышал детский смех. Каждый день я продолжал делать свои физические упражнения, обсуждая с Фельдманом и Кривошеином, что нас ждет дальше. Фельдман считал, что им дадут срок один-три года, и находил это приемлемым. Я был изумлен тем, с каким спокойствием они смотрели на перспективу провести в заключении годы, но им это казалось вполне естественным. Хотя Кривошеин при этом частенько тяжело вздыхал со словами: «Никогда не жди от МГБ ничего хорошего!»
Они оба подписали пункт 206 - окончание расследования, и жестким допросам их не подвергали.
Фельдман признался мне: «Долган, я не знаю, как вы все это вынесли. Я вами восхищаюсь. Чрезвычайно. Действительно, это так. Я благодарю Бога за то, что вас не отправили в Сухановку».
Никогда раньше я не слышал этого названия.
- Сказать вам по правде, - продолжил Фельдман, - я даже не уверен, что она существует. Но, по слухам, есть тюрьма, называемая Сухановкой, где расследуются только большие дела. Большие чины, которых обвинили в предательстве или еще в чем-то, или люди, от которых Лидер хочет избавиться, или получить от них признания с тем, чтобы использовать эти признания против своих врагов. Это такое место, о котором говорят шепотом. Но, видите ли, я никогда не слышал о том, чтобы кто-то вышел из Сухановки. Я слышал, что людей туда отправляли, но никогда – о том, что они выходили обратно.
- Хуже, чем я уже пережил, быть уже не могло бы», - ответил я.
- Возможно, так, - ответил Фельдман. – Но ведь вы вышли.
Я расспрашивал их о том, что меня может ожидать дальше. По их словам, мне нужно было ждать – пока я не узнаю, будет ли суд, какой у меня приговор и в чем меня обвиняют. «Но я же ничего не сделал!» – протестовал я.
«Рассказывать анекдоты про Советский Союз – разве здесь есть что-то, что я сделал?», - с горечью в голосе парировал Фельдман.