Американец в ГУЛАГе - 61

За свое сотрудничество с немцами Орлов получил десять лет лагерей, и его жизнь в Дубравлаге, одном из лагерей Потьмы, где он был с конца 1945 года,  была нелегкой. Но допросы прошли для него легко. У него не было необходимости что-то утаивать, ведь он ощущал себя лояльным советским гражданином, и хотел искупить свою вину. Поэтому там  не было никаких избиений, бессонных ночей, и пайка у Орлова была достаточно хорошая. А теперь, когда он по своей воле передавал следователям информацию о немецком полковнике и согласился на очную ставку с Краузе, Орлову выдали прибавку к рациону и обращались с ним вполне сносно. Он делил со мной свой рацион, и силы достаточно быстро стали возвращаться ко мне. Мои ягодицы стали мягче, бедра также немного подросли.

Для меня время в камере 216 протекало так, словно это были каникулы. Каждый день после полудня нашу камеру заполнял солнечный свет, пробиваясь через замерзшее окно. Сама камера была маленькой, меньше трех квадратных метров, но свет снаружи и светлые бежевые стены придавали ей объема. Каждую ночь я сваливался в сон, а праздник общения продолжался и продолжался.   

Иногда по утрам заходил охранник, чтобы вывести Орлова на допрос, но меня из камеры не выводили. Я снова начал делать отжимания и упражнения на динамическую нагрузку, и, хотя я дрожал от напряжения после двух-трех отжиманий в начале, прогресс шел быстро. Мои мышцы начали приходить в тонус, и я постоянно набирал вес, хотя, конечно, я все еще оставался доходягой. Орлова в дни его отсутствия возили на Лубянку то в фургоне с рекламой шампанского, то, в другой раз – в мясном фургоне, и мы потом оба смеялись над этим. Его возили туда  для допросов  и очных ставок с Краузе. После возращения он всегда был в хорошем расположении духа, и делился со мной той радостью, которую испытываешь, слыша уличный шум вокруг – в то время как фургон проталкивается сквозь потоки машин в разгар рабочего дня. 

Орлов начал говорить мне о жизни в лагере и рассказал о нескольких правилах выживания, которых я потом никогда не забывал. Некоторые из этих правил походили на пародию на те пуританские основы морали, которые мы учили, будучи школьниками. «Никогда не делай сегодня того, что ты можешь отложить до завтра», - вот пример заповеди, относящейся к сохранению энергии. «Никогда не говори правды, если и ложь сойдет», - правило обращения с тюремщиками, а также способ обмануть и запутать их. Орлов поведал мне также, что в лагере важно найти некую приносящую дивиденды работу, и что в каждом лагере всегда есть определенная потребность в чем-либо, и если ты придумал, как смастерить или утащить нужные вещи (буханки хлеба – в случае, если работаешь на кухне, к примеру), - то, не задумываясь, делай это. Эти украденные вещи потом можно продать или обменять на другие жизненно необходимые вещи у других заключенных.

Орлов предупредил меня, чтобы я был начеку и следил за уголовниками, и  рассмеялся, когда я рассказал ему, что в начале принял за уголовника его самого.

- Это действительно очень серьезные ребята, Алекс, - говорил мне Орлов. - Они организованы по всему Советскому Союзу. У них есть свой свод законов, и он очень строгий. И если вы окажетесь в лагере, где политические заключенные и уголовники перемешаны, будьте осторожны, потому что «цветные» - так их называют – живут тем, что воруют у политических. Цветные зовут политических «фашистами», а себя они называют «урки».

- Урки?

- Да, так они именуются. А теперь послушайте меня, Александр Михайлович. У этих урок есть одно большое преимущество по сравнению с политическими заключенными. Вам лучше бы знать об этом. Урки приходят в лагерь хорошо подготовленными, если так можно выразиться, для выживания. Их свод законов говорит им держаться вместе. Они понимают образ мышления друг друга. Они всегда жили в ситуациях, учивших их тому, как выживать во враждебном окружении, и когда они попадают в заключение, то это для них не сильно отличается от жизни «на воле».

 Орлов приподнял указательный палец, и наставительно произнес:

- Они считают себя лояльными советскими гражданами, которые, так получилось, живут по иному своду законов. И они считают всех политических врагами народа.

- Поэтому они называют их «фашистами»?

- Думаю, да. Единственная ошибка урки – это то, что его поймали. У некоторых из них вытатуированы патриотические лозунги на руках. Они представляют собой грубую, злобную и антисоциальную банду, Александр Михайлович, но они держатся вместе, и это дает им силу.

- А что политические?

- Полная противоположность! Полная противоположность! Каждый из политических считает себя невиновным, а всех вокруг себя – виновными в политических преступлениях. У них нет уличного опыта борьбы за выживание и действий сообща. Тот факт, что их посадили, вызывает у них недоумение. Друг другу они не доверяют. Они абсолютно не способны организоваться. Поэтому они представляют собой прекрасную мишень для урок. На воле урки практиковали свое ремесло на подозрительном, никому не доверяющем и дезорганизованном  обществе «гражданских». В заключении они продолжают заниматься тем же. Поэтому будьте начеку!

Орлов спросил, пытали ли меня когда-либо соленой пищей, и я рассказал ему о селедочном супе, который мне давали в карцере. «Следите за этим, - заметил Орлов. – Иногда на пересылке охрана делает это, чтобы по-настоящему свести вас с ума. Согласно правилам, заключенным нужно выдать определенное количество грамм мяса или рыбы, и они выдают селедку. И потом люди сходят с ума от жажды. Иногда они дают вам воды, и отказываются выпустить по нужде, и вам приходится либо терпеть ужасную боль в мочевом пузыре, и, вероятно, заработать проблемы с почками, или облегчиться на пол. За это вас накажут, разумеется».