Говоря о людях, игравших большую роль в Семинарии Кондакова и затем в Кондаковском институте, я должен назвать княгиню Наталью Григорьевну Яшвиль и в каком-то смысле даже поставить ее во главе всего коллектива. Это была необыкновенная женщина, которая, вероятно, уже едва ли может появиться в условиях нынешней России.
Трагическое событие в ее жизни — гибель сына и зятя в один и тот же день от руки пьяных большевистских солдат — произвело на нее такое страшное впечатление, что она, как я уже выше отмечал, сразу поседела и с тех пор никогда не снимала траура. Вся ее жизнь была удивительным сочетанием благородства, высоких идеалов и непрестанного разнообразного труда, княгиня не брезговала ничем, и все, к чему она прикасалась, получало какой-то оттенок благородства, ибо она работала от души, из чистых побуждений. Я совершенно не приукрашиваю ее нравственный облик, мне выпало счастье знать ее одиннадцать лет, и она всегда была воплощением доброты, мудрости и удивительной душевной ясности. Я с глубочайшим уважением и абсолютным приятием ее личности вспоминаю Наталью Григорьевну. Она проделала феноменально интересную жизненную дорогу: вышла замуж по любви за князя Яшвиль. А так как Яшвиль происходили из заговорщиков, которые убили Павла I, то в годовщину убийства императора, 11 марта, княгиня Яшвиль всегда тайно служила панихиду. Я это знал и даже сам дважды присутствовал на ней. Но это не было актом общественного лицемерия, это было глубочайшим душевным движением княгини, так как она и ее дочь — Татьяна Николаевна — считали участие их предка князя Яшвиль в убийстве Павла I актом не только антихристианским, но нелояльным в отношении императора, несовместимым с понятием монархизма. Княгиня же была монархисткой в самом благородном смысле слова, полагая, что есть высшая воля, которая даже при короновании недостойных людей смягчает их, в какой-то степени просвещая их духовную природу. Сознавая все это, она от души молилась о прощении грехов князя Яшвиль и, как мне кажется, полагала, что всякие трагические обстоятельства, которые выпали на ее долю, — это тоже какой-то рикошет от того огромного греха, который 11 марта 1801 года был содеян их предками. Поэтому она и замаливала этот грех.
Вторая ее черта — абсолютное бескорыстие. В прошлом чрезвычайно богатая помещица, она имела огромные имения, которые не обращала только в собственную пользу или в пользу семьи, но старалась поднять и жизненный уровень своих крестьян, полагая, что одного просвещения для этого недостаточно. Как человек, который хорошо знал крестьян и тогдашнюю русскую жизнь, она считала, что гораздо плодотворнее помочь конкретным людям изучить хорошее ремесло, стать мастером, например женщина, способная делать вышивки, сумеет внести свой вклад в искусство. Поэтому в своих имениях она устраивала кустарные школы, которые помогали воспитывать деревенских кустарей, часть средств она обращала на поддержку художников.
Во время первой мировой войны княгиня работала в Красном Кресте, как большинство аристократок той поры, и затем была послана с миссией в Австрию как представитель Красного Креста для ревизии лагерей русских военнопленных на территории Австро-Венгерской империи. При этом одним из мотивов ее командировки был тот, что она не знала немецкого языка. Она отлично владела французским и английским, но по-немецки не говорила. Это было сделано нарочно, чтобы лишить противную сторону возможности в чем-либо ее подозревать. Поездка эта во время первой мировой войны по Австро-Венгрии дала возможность княгине Яшвиль встретиться тогда с еще не подозревавшими свое будущее чешскими деятелями, которые теперь занимали в республике высокое положение, с удовольствием вспоминая внимание и простоту, с которыми княгиня Яшвиль относилась к ним, уважая в их лице представителей другой славянской нации. К тому же в ее имении на Волыни служил, кажется, в качестве управляющего один из членов будущего дипломатического чехословацкого корпуса Иосиф Иосифович Гирса. Его брат одно время был товарищем министра иностранных дел, а затем короткое время даже министром, играя важную роль в этом учреждении. Когда она попала в одну из волн эмиграции в Грецию, Масарик, узнав о ее бедственном положении, пригласил княгиню в качестве гостя Чехословацкой Республики, дав ей личное обеспечение, которое позволило ей жить, непосредственно не работая ради хлеба насущного, но, как я сам видел, снимать очень скромные полуподвальные помещения.
Княгиня Яшвиль много занималась изделиями художественного характера, которые затем продавала. А Татьяна Николаевна подрабатывала уроками английского языка, на который начинался все больший спрос и который в это время был достаточно редким явлением и в Чехословакии, и среди русской эмиграции. Роль княгини в отношении Семинария, а потом Института Кондакова состояла в том, что хотя она сама и не была ученым, но всей душой старалась помочь последним заниматься своей профессией. И так как для себя она ничего не искала, то могла просить у разных лиц обратить внимание на издания Института Кондакова, купить их, а позднее войти в качестве членов в общество, называемое Институт имени Кондакова. Она могла совершенно спокойно хлопотать в чехословацких инстанциях по этим делам, так как делала это не ради себя, а помогая другим. И эта ее роль и ее репутация имели первенствующее значение при подобных дипломатических акциях.
Что касается Института Кондакова, то она оказывала полное доверие всем, кто там работал, стремилась всеми силами создать духовную, психологическую обстановку, подходящую для такой работы, помочь каждому персонально, когда возникали кризисы, например конфликт между Н. М. Беляевым и его женой, или когда профессор Калитинский попал в очень трудное положение, либо когда возникли всякие сложности из-за столкновений между Беляевым и Толлем…
Свободное копирование
