Кое-о-чем - 7

* * *

 Чтобы немного развлечься, Мартин предпринял круговое путешествие в Норланд и по Норвегии с надеждой развлечься и отдохнуть.

 Через несколько недель встретил я Мартина на улице в Лунде.

 -- Хорошо ли ты проехался? -- спросил я.

 -- Сатанинское путешествие! -- ответил он мне. -- Теперь я не знаю, чему верить. Несомненно, кто-то есть, кто бросает мне вызов, и борьба между нами не ровна. Послушай только. Я приехал в Стокгольм, чтобы там немного повеселиться на большой выставке; но, несмотря на то, что у меня в городе сотни друзей, я никого не застал. Все переехали в деревню. Я один! Я живу в своей комнате день, но затем меня оттуда вышибает другой, которому мой брат по ошибке давно дал обещание. Досада так повлияла на меня, что я а на выставку не хожу! Гуляю по улицам и встречаю девушку. В это мгновение тяжелая рука опускается мне на плечо; дядюшка, очень серьезный мужчина, которого я всего раза два в своей жизни и видел и которого нисколько не мечтал встретить, приглашает меня провести вечер с ним и его женой.

 Я должен был проделать всё, что мне неприятно, Чисто колдовство какое-то! Дальше -- тысячу километров, один, в вагоне среди унылой местности.

 В Арескутане, конечной цели моей экскурсии, имеется только одна гостиница, и там съехались все мои антипатии. Глава приверженцев свободной церкви направлял свою паству, и псалмы пелись по утрам, днем и по вечерам. Можно было человека вывести из себя. Но одно мне казалось несколько странно, чтобы не сказать оккультно, а именно, что в этой порядочной и тихой гостинице по ночам заколачивали ящики.

 -- Над твоей головой?

 -- Да! И удивительно, что это вколачивание гвоздей преследовало меня во всё время моего путешествия по Норвегии. Когда же я требовал объяснения у содержателя гостиницы, то он уверял, что ничего не слыхал.

 -- Да ведь это совсем, как со мной!

 -- Да, это как с тобой! Но то, что случилось со мной в Христиании, превосходило всё, что могли бы изобрести мои злейшие враги. Я многих знаю в Христиании все мои знакомые еще находились в городе; но никого из них я захватить не мог! Один! По прежнему один!

 Когда я таким образом один сидел в кофейне Grand HТtel, сидевший у столика возле меня молодой человек заговаривает со мной. Обрадованный тем, что наконец имею случай услышать свой собственный голос, я, вопреки своему в этих случаях обыкновению, отвечаю. Так как он показался мне благовоспитанным и скромным, то я в конце концов пригласил его разделить со мной компанию, и мы провели вместе вечер. Я должен добавить, что через несколько часов молодой человек неясными намеками дал мне понять, что он не тот, за кого себя выдает. Он в разговорах сам себе противоречил, говорил не особенно связно, и я никак не мог себе уяснить, с кем имею дело.

 Поздней, ближе к ночи, перед нашим столиком остановился один мой норвежский приятель, которого я три года не видал. Он с каким-то лукавым выражением поздоровался со мной, что совершенно чуждо его серьезному характеру, и украдкой взглянул на моего соседа. Затем он рассмеялся и выругался мне в лицо, при чём намекнул, что мой товарищ мне друг, стоящий со мной в отношениях сверхъестественной интимности. На мои протесты он просто сказал:

 "Не стесняйтесь! Не стесняйтесь! Тут всякий себя чувствует, как дома, и нечего стесняться".

 Что мне было говорить? Что мне было делать? Молодой человек не рассердился. Мой друг же, вероятно, выпивший лишний стакан вина, продолжал: Впрочем ничего дурного в этом нет, ведь это переодетая женщина". Тут молодой человек встал, вышел на середину кофейни, переполненной публикой, и сделал телодвижение, как бы долженствующее доказать обратное.

 Это превосходит все границы!

 Это неслыханная вещь, но это правда! И никто против этого не протестовал, только все рассмеялись. Но этим еще не кончилось! В ту минуту, когда я собрался было уходить, незнакомый юноша попросил у меня денег взаймы. Оскорбленный, вне себя от возмущения, я всё же не нашел возможным отказать, но так как мелких денег у меня не оказалось, то я отправился к буфету в сопровождении незнакомца. Представь себе всю сцену: как я этому сомнительному милостивому государю вручаю деньги, словно он получает от меня какое-то вознаграждение, и как стоявший за нами лундовский учитель взглянул на меня взглядом, где написано было самое гнуснейшее подозрение. Хорошо! Нечего сказать!

 -- Знаешь ли что: слушая твои рассказы, мне невольно припоминаются некоторые сказки Гофмана. И когда я на днях перечитывал "Дьявольские эликсиры", то мне пришло на ум, что фантазия немецкого писателя основана на пережитых случаях.

 -- Скоро всему придется верить! Ну, а какая же нравственная сторона этого? Есть ли какой-нибудь смысл выставлять меня в ложном свете перед другом и перед целой толпой! Что значило это наказание?

 -- Нельзя сердиться на таинственные силы за то, что они принимают подобные меры. Думаешь ли ты, что я предпринял что-либо, чтобы опровергнуть слухи, порожденные одним немецким писателем, который приписывал мне неестественные инстинкты? Нет! Я тогда проклинал его, а теперь наблюдаю за своей чувственностью. Впрочем Сведенборг научил меня, что подобные наказания, которые постигают нас без разбора, существуют для того, чтобы мы испытали мученичество, которое мы сами причиняем невинным людям клеветой, позорными сообщениями и необдуманными словами, которые мы часто произносим.

 -- Это возможно, но на меня навсегда легла печать порока в глазах моего друга, и это его мнение мне уже никогда не удастся вполне изменить.

 -- Это очень прискорбно, но это так!