Те три дня, которые я провёл тогда на Красной Пресне, были какой-то каруселью: меня переводили из одной камеры в другую, двух ночей я не ночевал в одном и том же месте. Во время этих путешествий я потерял моего приятеля. Теперь я был один, находился в состоянии совершенного обалдения и ни на что больше не реагировал. Хотя это не совсем так, ибо было ещё одно переживание, произведшее на меня сильное впечатление.
При выдаче нам пищи, для того, чтобы не было злоупотреблений, нас всех выводили в коридор; здесь мы становились в очередь и, подходя к выдававшему пищу, получали похлёбку, с которой проходили обратно в камеру. Как-то раз в ожидании очереди я стоял, прислонившись к дверям одной из камер, и был поражён доносившимся из этой камеры шумом и гомоном детских голосов, но ещё более я был ошеломлён, когда двери камеры открылись и её обитатели вышли в коридор для получения пищи. Это были дети в возрасте от 8 до 15 лет.
— Малолетки, — пояснил мне стоявший передо мной на одной ноге инвалид, видимо, заметивший выразившееся на моём лице недоумение.
Ребята были полуголые, большинство из них имело весьма истощённый вид, но это не мешало им находиться в весьма весёлом настроении; кроме беспрерывной ребяческой трескотни и крика, в их среде то и дело были слышны взрывы дружеского хохота. Здесь их было человек 200.
— Их из Москвы каждую неделю тысячами отправляют в колонии — так называются лагеря для малолетних — но, видимо, Москва их производит в таком количестве, что всех вывести не удаётся, — пояснил мне тот же инвалид.
— Я думал, что это наследие революции и Гражданской войны давно изжито, — сказал я.
— Какое изжито! То, что было в начале революции и во время Гражданской войны, это — игрушки в сравнении с тем, что произошло теперь. Тогда, быть может, погибла пара миллионов людей — это для России и незаметно было, и всё же с оставшимися после них беспризорными мы не могли справиться до самой Отечественной войны. А сейчас несколько миллионов людей уложили, да к тому же пол-России в зону военных действий попало, так что можно себе представить, сколько этих беспризорных опять развелось. А в лагерях они сидеть не хотят, бегут оттуда, научились воровать. По существу, их надо всех перетопить, ничего из них никогда не получится, гнилые они насквозь.
Свободное копирование
