В 1810 году, по должности Министра, я читал пред Его Величеством докладные дела; Государь, прервав вое чтение, изволил сказать: "я вспомнил Козлятева: где он теперь? -- Его уже нет на свете, отвечал я. -- Давно ли? -- Около двух лет. -- В первый раз слышу! Он был человек умный, почтенный и по качествам души его. Знаешь ли, как он любил делать добро? В Преображенском полку редкий солдат не испытал его благотворений; он помогал даже и бедным офицерам, в этом я сам могу тебя уверить." Мне ли в том усомниться! У меня навернулись слезы; я ничего не мог выговорить; с умилением только глядел на Государя: все благородное, возвышенное, способно было скоро воспламенить его и растрогать.
Вскоре по отправлении моего донесения получил я от Министра Юстиции уведомление о высочайшем повелении мне присутствовать в Седьмом департаменте. "Долгом считаю, говорил он в письме своем, уведомить вас, М. Г., что Его Величество сделал сие по особенному к вам благоволению и доверенности". -- Вместе со мною и Сенатор Лопухин переведен был в тот же департамент. Это перемещение, вероятно, последовало с тем, чтоб ослабить влияние одного из тамошних Сенаторов. В продолжении того же года Обер-Прокурор наш был отставлен, а вскоре за ним и тот Сенатор.
Около того же времени Министр Юстиции известил меня, что Государь, "будучи доволен исполнением возложенного на меня дела, приказал объявить мне особенное его благоволение; что чиновники, находившиеся при мне, равно как и двое губернских. по моему представлению, удостоились награждения, и что все бумаги, относящиеся до моего следствия, равно производство дела в экстракте повелено препроводить в Первый департамент, дабы он, войдя в подробное рассмотрение всех обстоятельств, предал виновных строжайшему по законам суждению."
Мне должно было ожидать что все мои действия по сему следствию устремят прикосновенных к нему к превратным толкам, к проискам и к невыгодным на счет мой внушениям. Ни по Сенату, ни по министерскому департаменту, я не имел никого, кто бы взял ревностное во мне участие. Напротив того, из откупщиков, Князь Мещерский, Бахметев и Татищев имели сильных покровителей. Губернатор же рязанский был женат на дочери одного из Сенаторов, имевшего при дворе и в обществе значительные связи.
Ожидание мое оправдалось на самом деле: я получил известие из Петербурга, что вся моя работа передана в экспедицию того самого Обер-Секретаря, которого заемное письмо в пяти тысячах рублей найдено мною в главной питейной конторе и поставлено на вид в особенной записке, препровожденной от меня к Министру Юстиции. Это ввело меня в переписку с Обер-Прокурором Графом Орловым. Он уведомил меня наконец, что бумаги мои поручены уже другому Обер-Секретарю.
Вскоре потом получил я от Государственного Казначея Ф. А. Голубцова официальное отношение, коим он просил уведомить его, не был ли Рязанской Казенной палаты Советник N N. прикосновенным к следствию по винному откупу? Я отвечал ему, что в примерном положении, найденном мною в главной питейной конторе, назначено и этому чиновнику тысяча рублей годового оклада. Кто бы отгадал, что было последствием сего ответа? Чрез два или три месяца, если не прежде, чиновник сей, показанный в примерном положении на жалованье откупа, переименован в ту же губернию Виц-Губернатором!!!
Все это решило меня ехать в Петербург, чтоб заблаговременно узнать ход следственного моего дела и предупредить, или отвратить, подъиски ко вреду моего доброго имени.
Но я прибыл туда за три или четыре дни до отъезда Государя в Эрфурт для свидания с Наполеоном. Однако ж имел счастье представиться ему на Каменном Острове, и в то самое утро, когда Обер-Прокурор Граф Орлов докладывал Его Величеству, по рапорту Первого департамента, о рассмотрении моего следственного дела.
Государь приказал рапорт напечатать и обнародовать -- сколько для примера, столько для страха чиновникам и откупщикам. -- Так после сказано было мне в отношении Министра Юстиции.
Граф Орлов, в тот же день, сообщил мне и напечатанный экземпляр сенатского рапорта и указа о исполнении.
Сенат признал явно виновными только двух конторщиков, писаря, сочинителя примерного положения окладов и несколько мелких чиновников; отдал их под суд Уголовной Палаты; относительно же откупщиков, в рапорте своем, сказал, что "поелику двое главных конторщиков, сознаваясь в некоторых злоупотреблениях, объявили что оные попущаемы были конторою без ведома содержателей откупа, то Сенат и не входит об них ни в какое суждение."
В рапорте же его употреблены были такие выражения, которые могли подать повод к заключению, что я был оплошен, или умышленно иное не доследовал. Почему я, дождавшись возвращения Государя, принял смелость изложить ему в письме мое оправдание и, к утешению моему, имел счастье получить милостивый рескрипт, изъявляющий благоволение за ревность мою к службе и успех, с каковым я произвел следствие по рязанскому откупу; а чрез одиннадцать дней после сего рескрипта удостоен еще другим, повелевающим мне исследовать в тайне поступки Костромского Губернатора Пасынкова; для прикрытия же того объявлен был в Сенате указ об отправлении меня для обревизования Костромской губернии.
Министр Внутренних дел Князь Куракин, препровождая ко мне оный рескрипт, в письме своем ко мне, изъяснялся между прочим сими словами: "я должен исполнить возложенное на меня высочайшее повеление, сообщить вам, М. Г., что Его Императорское Величество изволит надеяться, что таковое поручение Вашему Превосходительству примите вы знаком особого к вам благоволения Его Величества и совершенным уже опровержением сделанного вами заключения о неудовольствии Его Величества на счет исполненной вами ревизии по Рязанской губернии."
Свободное копирование
