Между тем производство дел в Сенате уклонялось по временам от узаконенного хода: иногда тяжебное дело получало решение в пользу пропустившего две давности; другое переходило из первой инстанции, минуя среднюю, прямо в Сенат. Для лучшего понятия, в каком состоянии тогда находилось верховное судилище, расскажем следующий случай:
В Третий департамент поступило представление Юстиц-Коллегии с жалобою на Пастора реформатской церкви Мансбенделя и приходского Старосту, Камергера и флотского Капитана Графа Головкина, за дерзкие я и будто якобинские выражения, употребленные ими в их отзыве на предписания Коллегии.
Генерал-Прокурор, по свойству его с Графом Головкиным и по милостивому расположению Государя к Барону Гейкингу, Сенатору того же департамента и Президенту Юстиц-Коллегии, признавая дело сие довольно щекотливым, предварил меня, чтоб я обратил на него особенное мое внимание. Вероятно то же сказано им и некоторым из русских Сенаторов. Я сделал все, что от меня зависело: в самый тот день, когда назначено было к докладу представление Юстиц-Коллегии, я заблаговременно объяснился с Бароном Гейкингом и убеждал его к смягчению своих требований. Он уверил меня, что ни о чем более не будет настоять, как об отрешения только Пастора; жребий же Графа Головкина совершенно предает произволу своих товарищей. Я не преминул передать отзыв его Сенаторам--землякам моим. Но двое из них, конечно, ободренные Генерал-Прокурором, не хотели обвинить ни Пастора, ни Графа Головкина. Начали слушать представление Юстиц-Коллегии, и с первых строк Граф A. С. Строганов я П. А. Соймонов уже обнаружили расположение свое не в пользу Коллегии. К ним пристали и прочие, а Курляндец Ховен и Поляк Граф Ильинский были за одно с Гейкингом. С обеих сторон пошло жаркое прение. Не предвидя к соглашению их успеха, я тотчас остановил чтение до другого присутствия, под предлогом позднего времени. По выходе же из Сената, отдал верный отчет Генерал-Прокурору. Это происходило накануне пятницы, общего собрания всех департаментов. В субботу же никогда не бывает присутствия, почему Генерал-Прокурор и обещал в следующий понедельник посетить департамент и постараться согласить обе стороны.
Но Барон Гейкинг был деятельнее: он успел в тот же вечер довести до сведения Императора о разномыслии Сенаторов по сему делу. Что же последовало? В субботу, поутру, Генерал-Прокурор поручает мне повестить Сенаторам о прибытии в шесть часов по полудни в департамент, для выслушания высочайшего указа. Собрались встревоженные Сенаторы; спрашивают друг друга, приступают ко мне, добиваясь узнать о причине созвания. Но я знал о том столько же, как и они; наконец входит к нам Генерал-Прокурор, просит Сенаторов занять свои места, и вынув из бумажника указ, приказывает Обер-Секретарю читать его.
Содержание оного состояло в том, чтобы Пастора Мансбенделя отрешить от места и выпроводить за границу; Каммергеру Графу Головкину отправлять службу только по флоту; Сенату же учредить, по его усмотрению, в разных местах, под ведомством Юстиц-Коллегии, духовные училища, для образования пасторов лютеранского исповедания, "дабы впредь не было нужды вызывать оных из других государств."
Такая новость изумила всех Сенаторов. Никогда еще не бываю, чтоб только заслушанное дело в Сенате остановлено было в своем ходе и решено самим Государем, по словам одного только в оном участника. В последствии времени я узнал, что уже заготовлен был указ и об отставке Сенатора Соймонова; но Генерал-Прокурор, хотя и с великим трудом, отстоял его. Начальник мой несколько дней после того был пасмурен и ко мне холоден: может быть, он приписывал моей неловкости неудачу в соглашении Сенаторов, или думал, что я на стороне Гейкинга. Но вскоре потом он утешен был возложением на него ордена св. Апостола Андрея.
По сей награде, многие стали заключать, что Генерал-Прокурор входит еще в большую силу; но чрез несколько месяцев оказалось совсем противное. Недоброжелатели его уже начали приготовлять ему падение. Подозревали в том светлейшего Князя Безбородку и Кутайсова, бывшего тогда еще только Гардероб-мейстером.
Свободное копирование
