Когда мы с Илюшей начали серьёзно ссориться? Пожалуй, с появлением Анечки. Он вмешивался в мои отношения с ней по каждой мелочи. Если я говорила, что надо надеть шапочку, Илья говорил, что шапка не нужна, если мы с Аней вместе занимались хозяйством – мыли посуду или чистили картошку – Илья её забирал с кухни, со злой иронией говоря, что я готовлю Аню себе в домработницы. Если я не разрешала ей брать будильник, Илья тут же почти демонстративно ей его давал. Бедная девочка уже не понимала, кого слушать. А однажды после очередной мелочной ссоры, она кинулась ко мне с криком:
- Мамочка! Прости папу! – плачет, кричит, и всё повторяет, - прости, прости папу!..
Моя малышка раньше меня, взрослого человека, почуяла накопившуюся во мне за несколько лет обиду. Простить Илюшу? А умела ли я тогда прощать? Может быть, та девичья обида-ненависть ко всему человечеству перешла и на несчастного Илюшу? Ведь выходя за него замуж без любви, я надеялась на обычное спокойное сосуществование с умным, интеллигентным человеком. Но возможна ли семья без любви? Возможно ли прощение без любви? И Илюша это чувствовал и мстил мне?.. И даже до появления Анечки, когда я честно старалась быть ему самым близким другом, старалась вниманием и заботой о нём утешить и помочь ему в решении его проблем, он мне не доверял? Может быть, ёрничая, вредничая, унижая меня в постели, он каждый день проверял мою готовность безропотно служить ему? Мужской максимализм или ревнивая любовь ко мне руководила им? Я вся – сердцем и душой – должна принадлежать только ему! Мои родные, друзья, подруги, коллеги – ничто! Главное – он! Даже Анечка, отбиравшая меня у него, стала «камнем преткновения» в его личной борьбе за меня (или за себя?)...
Он многого добился... Мой дом сразу перестал быть прибежищем для уставших от ежедневной суеты подруг, ведь я видела, как они его раздражают. Родные после смерти мамы ко мне не приезжали, помня не родственное отношение Илюши к ней и к ним ещё в первый его приезд. Мои отношения с коллегами вызывали у него ехидную усмешку над тщетой моих усилий на работе... Я оставалась одна с правом выбора своего мира. Либо мой мир – это только он, либо - одиночество в мировом океане.
И я сама выбрала одиночество? Да... Ни разу за все годы не услышав от него простых слов поддержки и любви, кроме пары строк в письмах, я тоже перестала ему доверять. Он не стал мне не только родным и любимым, он перестал быть мне другом. Не стерпелось, не слюбилось... А просят ли помощи у нелюбимых? Да и любил ли он меня?..
Когда у Илюши появилась уверенность в получении собственной квартиры, мы уже жили каждый своими проблемами. Я устала разгадывать его неискренние словесные загадки, устала разбираться в движениях его скрытной души. Стараясь избегать открытых конфликтов, мы всё чаще играли в шахматы, чтобы не разговаривать о самом главном, что занозой сидело в душе. А необходимая близость с ним превращалась в пытку. От страха перед унижением во мне всё сжималось внутри, отдаваясь болью от каждого соприкосновения.
Тогда же, может быть в отместку, он попытался сократить даже те 100 рублей, которые давал раньше.
- Сколько тебе дать? – спросил он, пряча за спиной свой кошелёк.
- Как всегда, - ответила я, пряча глаза от стыда за его жадность.
- А зачем тебе вообще мои деньги? Когда я не работал, в доме всё было.
Меня это так оскорбило! Я же не спрашивала его, сколько мне потратить на семью из своей зарплаты! Я не говорила о деньгах, когда он по несколько месяцев не работал! Мне казалось, что всё, что принадлежит мне и ему – общее. А оказалось, что это не так... Сколько он зарабатывал, я никогда не знала. Он не отвечал на такие вопросы, начинал юлить, переводить разговор на другую тему. А мне неловко было настаивать. Надеялась, что он когда-нибудь сам поймёт, как трудно вести хозяйство на копейки, но, увы... Я так этого и не дождалась.
Меня стал раздражать и его новый стиль жизни. После очередного увольнения с работы, он пошёл работать с Мишей. Работа заключалась в ремонте и наладке экскаваторов и была связана с постоянными командировками на одну-две недели. Но он, как правило, наладив машину, возвращался домой через несколько дней, а потом сидел дома до конца командировки и ничего не делал. Буквально ничего. Я могла уйти на работу утром, оставив его сидящим в кресле, а вечером найти его в том же кресле, в той же позе...
Выговорилась, наконец! Во всех бедах виноват Илюша?! Мне легче было исполнять просьбы чужих людей, а от мужа, от движений его души я, видите ли, устала! Но почему я честно, спокойно, но настойчиво не пыталась объяснить ему суть своих претензий? Впрочем, память мне подсказывает, что пыталась…
- Илюша, мне не хватает денег на хозяйство, - пожаловалась я как-то ему, пересчитав оставшуюся в кошельке мелочь.
- А куда ты деваешь деньги? Всё в кубышку складываешь? - съязвил он, намекая на моё стремление понемногу откладывать на «чёрный день».
- Знаешь что?! - обиделась я. – Я тебе буду давать 100 рублей, и веди хозяйство сам. Покупай и приноси продукты, плати за квартиру и детский сад, а я буду только готовить.
- Хорошо, - ухмыльнувшись, согласился он.
Через пару дней, когда кончились продукты в холодильнике, я попросила его купить что-нибудь на следующий день и ушла на работу. А придя вечером домой, обнаружила в холодильнике бутылку молока, 200 грамм сыра и в хлебнице – батон свежего хлеба.
- Илюша? А где продукты? – удивилась я. Что мы будем есть сегодня, что мне готовить на завтра?
- А мне больше ничего не надо, - искренне ответил Илья.
- Тебе, может быть, и не надо. Но что будет есть Аня? Что буду есть я?
Илья пожал плечами и не ответил. Конечно, после однодневного опыта, я вновь взяла на себя ведение хозяйства. Потом случилась «ночь умирания»...
«Ничего, - несколько месяцев уговаривала я себя. - Надо ещё раз, последний раз поговорить с Ильёй. Должен же он понять, что мне трудно, что я устала отвечать за всё!».
Однажды, поздним летним вечером мы стояли с ним на балконе, вдыхая свежий послегрозовой озоновый воздух. Оба были в спокойном, хорошем настроении, и я решилась, наконец, поговорить.
- Илюша, я всё понять не могу, ты мой муж или просто – жилец в квартире? – шуткой начала я трудный разговор.
- Чего ты хочешь? – насторожился Илья.
- Хочу, чтобы ты был мужем... Надо многое починить в доме, надо делать ремонт, надо приносить в дом хоть что-то. Думаешь, что выдача мне ста рублей – это вся обязанность мужа? За сто рублей сегодня сдают жильцам комнату без кормёжки, без стирки, только за проживание...
- У меня нет больше денег. Что? Я должен пойти воровать? – фыркнул он.
- Ну, не ври, Килька! – грустно улыбнулась я, назвав его ласковым семейным прозвищем. – Нет сегодня сторублёвых окладов инженера с высшим образованием! Потом ты получаешь командировочные за одну-две недели, а работаешь там только 5-6 дней, остальное время сидишь дома, наконец, премии вам платят... Скажи честно, сколько ты зарабатываешь?
Тягостное молчание повисло над нами... Только лай дворовой собачьей стаи доносился из котлована, начавшейся недавно перед нашим домом, стройки.
- Не хочешь говорить? Хорошо... Тогда с завтрашнего дня я буду считать тебя не мужем, а жильцом, снимающим у меня комнату за сто рублей. Больше приставать к тебе не буду. Когда передумаешь, захочешь вновь стать мужем, скажи... Спокойной ночи.
Я выполнила свою угрозу, перестала готовить обеды, думать о продуктах. Анютка была на даче с детским садом, и я позволила себе расслабиться, подкопить деньги для отпуска. А через месяц мы уехали с Анечкой в Юрмалу...
Свободное копирование
