У Ферре он не пробыл и года; болезнь и смерть отца прервала его школьную жизнь. Потужив и погадав над его судьбой, родные отправили мальчика к матери в Дворениново, где он и просидел два года без дела, пока горькая вдова не надумала опять снарядить его в Петербург в ученье; но ученье со смерти отца стало еще случайней; мальчик учился самостоятельно.
Водворенный у дяди-ротмистра, Андрей Тимофеевич должен был ходить к одному богатому генералу учиться у француза гувернера вместе с двумя его сыновьями. Тут он встретил новый своебразный тип иностранного выходца. Mr. Лапис был по-своему начитанный человек, образованный, даже, как полагали ученики, ученый; но его познания и мысли оставались тайной для них и, кажется, для всего дома. Прибывший недавно из Франции, он не знал ни слова по-русски; о преподавании не имел понятия и, видимо, не знал, что делать с учениками. Целый день он сидел, почти не отрываясь, за своими французскими книгами, а мальчикам давал списывать статьи из огромного словаря французской академии и выучивать их наизусть. Статьи были скучны и совершенно непонятны для мальчиков; и ничего бы не вышло из занятий с Лаписом, если бы не приходилось поневоле говорить с ним по-французски; веселый и добродушный, он прекрасно обращался с мальчиками и никогда их не наказывал.
Генеральские сынки, подобно Болотову, с ранних лет числились в полках и в 1452 году состояли в звании сержантов артиллерии; ввиду близкого экзамена на офицерский чин им наняли артиллерийского капрала для обучения геометрии и инженерного кондуктора для фортификации. Сынки были тупы и ленивы на ученье; учителя подолгу бились с ними над каждой задачей; а Андрей Тимофеевич, сидя в уголку, внимательно слушал и все перенимал: завел себе циркуль и все необходимое для черченья и чистенько составил для себя чертежи всех геометрических задач, заимствовал кое-что по фортификации. Скоро он опять уехал в Дворениново по случаю смерти матери и уже там дополнил свои знания по прекрасным тетрадям дяди -- премьер-майора, списавшего их у самого Ганнибала.
На этом покончилось обучение сержанта; он учился весьма беспорядочно, прихватывая урывками, где что придется; цельнее прочего усвоил он математику, отчасти потому, что с петровских времен относительно этих знаний были поставлены самые определенные требования; а между тем Болотов вполне подходил к тому уровню знаний, который требовался от образованного офицера того времени. Единственным заведением, дававшим общее образование дворянским детям, был тогда Шляхетный корпус; до нашего времени дошел маленький печатный список кадет с аттестатами, какие им выдавались при выпуске, весьма неполный, правда, заканчивающийся выпуском 1747 года. В аттестатах перечислены все науки, какие кто проходил; поэтому эти аттестаты можно с достаточным основанием принять за общую норму требований от образованного, по тому времени, дворянина. Прикладывая эту норму к познаниям нашего героя, легко заметить, что многие кадеты не проходили и того, чему он хоть немного научился; далеко не все учились французскому языку, фортификации, даже географии, а выпускались прапорщиками, тогда как Болотов явился в полк сержантом. Прапорщик Гневушев вышел с следующим аттестатом: "Геометрию и практику окончал, иррегулярную фортификацию начал; по-немецки говорит и пишет нарочито, имеет доброе начало во французском язнке, историю и географию начал". Все это близко подходит к уровню знаний автора записок; как старательный самоучка он должен был знать это немногое тверже и отчетливей многих кадет; он умел рисовать и чертить, древнюю историю прошел по Куррасу, читал исторические книги даже по военной истории. Вот еще аттестат более успешного кадета прапорщика Болотова: "Геометрию и иррегулярную фортификацию окончал, обучается регулярной, рисует ландшафты красками, переводит на французский язык, разумеет и говорит хорошо по-немецки, переводит с российского на немецкий язык, сочиняет немецкие письма по диспозиции; учится истории универсальной, географии по Гоманским картам и истории специальной новейших времен".
Ни в аттестатах, ни в домашнем обучении Закон Божий не поминается как предмет преподавания. Всякое обучение начиналось с церковных книг, и потому предполагалось, что всякий учащийся сам собою знакомился с основами своей веры. О священной истории не было и помину; всякий мог вычитывать ее откуда угодно. Набожный по-своему Болотов ни разу в записках не напоминает об Евангелии, как будто он его вовсе не читал или находил излишним говорить о нем. Впрочем, он долго жил под влиянием людей непосредственной веры и людей, занимавшихся иногда религиозными вопросами. Дядька Артамон, перечитавший немало божественных книг, рассказывал питомцу о сотворении мира, о разных событиях священной истории; а поселившийся в деревне дядя-майор снабдил племянника Четьи-Минеями и книгой Яворского "Камень Веры". Внимательное чтение того и другого на сельском досуге приучило юношу вдумчиво и серьезно относиться к религиозным вопросам. И многим, вероятно, барчукам XVIII века крепостные дядьки -- грамотеи послужили единственными учителями своей народной веры; в высшем же слое дворянства, где дети вовсе не соприкасались с людьми народного склада, они часто оказывались вне всяких религиозных понятий.
Свободное копирование
