[ГЛАВА IX]
ЛИТЕРАТУРНАЯ КОФЕЙНЯ В МОСКВЕ В 1830-1840 ГОДАХ
1
Знающим историю литератур французской и английской известно, какое значение некоторые кофейные, основанные в Париже и Лондоне, имели в жизни авторов и в их деятельности. Сначала цель их была специальная, что видно из названия (кофейная), но вскоре они стали сборным местом артистов и писателей, почему и получили эпитет "литературных" (cafés littéraires). Возникали они преимущественно по соседству с театром, потому что актеры нуждались в каком-нибудь притоне перед репетициями и после репетиций, чтобы потолковать о достоинствах и недостатках ново-поставляемых пиес. Так первую кофейную в Париже основал сицилиец Прокопий в XVII в. -- "Café Ргосоре". Вскоре к артистам присоединились литераторы, сначала те, у которых были какие-нибудь отношения к театру, например, авторы пиес, при постановке их на сцену. Приходили они не столько для питья кофе, сколько для того, чтобы узнавать всякого рода новости и самим сообщать их, посудить о вчерашнем спектакле, оценить хорошие или дурные стороны исполнителей. Там же играли в шахматы и шашки. "Café Ргосоре" существовала долгое время и видела в числе своих посетителей Беллуа, Ж. Б. Руссо, Пирона, Дидро. В Лондоне славилась кофейная Билля, прозванная "Café des beaux esprits". Это был сборный пункт молодых, начинающих свое поприще поэтов, студентов, окончивших или оканчивающих курс наук, и других любителей слова. Здесь в классический период английской литературы господствовал Драйден. Посетители почтительно теснились вокруг его кресла, стоявшего летом подле балкона, а зимой у камина. Как властитель письмен, как установитель изящного вкуса, судил и рядил он, при глубоком внимании слушателей, новые произведения литературы. Кого удостоивал он словом, тот считал себя счастливым. Щепотка табаку, дредложенная им из его собственной табакерки, почти равнялась патенту на звание академика.
И у нас в тридцатых годах явилась в Москве кофейная, получившая то же название и характер "литературной", благодаря некоторым обстоятельствам. Помещалась она в центре города, неподалеку от театральной площади, с одной стороны, и еще ближе от трактира Печкина, с другой. Основателем ее был некто Иван Артамонович Бажанов (или Баженов), известный единственно тем, что знаменитый трагик Мочалов женился на его дочери и терпеть не мог своего тестя. Помещение кофейной состояло всего на всё из пяти комнат: двух побольше -- залы и биллиардной, двух поменьше, куда удалялись посетители для разговоров или закусок, и приемной, где снималась верхняя одежда. Кроме кофе и чая можно было получать порциями завтрак и обед из Московского трактира (Печкина), соединявшегося с кофейной особым проходом. Другими приманками служили биллиард -- для любителей этой игры, газета ("Северная пчела") и журналы ("Библиотека для чтения", "Отечественные записки", "Московский наблюдатель" и другие) -- для любителей литературных новостей. Обычные посетители делились на утренних, дообеденных, и вечерних, послеобеденных. Я принадлежал к числу первых, потому что компания тогда была интереснее. Собирались артисты и преподаватели, из которых иные сотрудничали в журналах -- петербургских или московских. Тех и других сближал двоякий интерес -- театральный и литературный. Если тогда было еще немало театралов из числа лиц, преданных литературе, то и меж артистов находились искренно интересовавшиеся литературой. Достаточно указать на Щепкина и Ленского. Первый вращался в кругу профессоров и писателей, был принимаем как свой человек у Гоголя, С.Т. Аксакова, Грановского. Беседою с ними он, насколько это возможно, развивал себя и образовывался. Второй, обладая самым скудным сценическим дарованием, выходил, однако ж, по образованию из ряда своих товарищей: он хорошо знал французский язык и отлично перелагал с него водевили и другие драматические пиесы; кроме того, бойко владел пером в том сатирическом и эротическом роде, в каком известны у нас Соболевский и Щербина. Часто можно было встретить ранним утром Мочалова. По какой-то застенчивости, даже дикости, нередко свойственной тем гениальным талантам, которые, при отсутствии надлежащей воспитательной дисциплины, вели распущенный образ жизни и не хотели подчиняться никакому регулированию, он не входил в зал, где уже были посетители, а садился у столика в передней комнате, против буфета, наскоро выпивал чашку кофе и затем торопливо удалялся, как бы боясь, чтобы кто-нибудь не завел с ним разговора. Вот Ленский -- другое дело: он был, как говорится теперь, "завсегдатаем" в кофейной, нередко с утра оставаясь там до начала спектакля, а иногда и до поздней ночи, если в спектакле не участвовал. Кроме поименованных артистов часто бывали Живокини, Орлов, Бантышев, Садовский, Самарин. Из литературно-учительского кружка чаще других являлись профессор Рулье, Н.Х. К[етче]р, Межевич, Артемьев (Петр Иванович), прозванный "злословом", и ваш покорный слуга. Заходили иногда Белинский, М.Н. К[атко]в и Г[ерце]н, но редко. Одно время часто посещал кофейную Б[акуни]н, именно в 1838 году, когда печатались его философские статьи в "Московском наблюдателе", издававшемся Белинским. Однажды зашел в нее вместе со мною П.Н. Кудрявцев, но ему, как человеку сдержанному и деликатному, не понравилось навязчивое запанибратство обычных посетителей. "Странные они люди! -- говорил он потом. -- Видят меня в первый раз, и уж каждый навязывается чуть не в родню -- хочет быть или дядей, или кузеном".
Беседы и суждения, всегда более или менее горячие, переходившие в нескончаемый спор, становились еще более оживленными или, пожалуй, шумными при выходе новой книжки ежемесячного журнала, при каком-либо газетном фельетоне (субботнем в "Северной пчеле") или по поводу новой пиесы, появления известных сценических субъектов, напр[имер] итальянских оперных певцов, представлений Рашели, приезда из Петербурга трагика Каратыгина и балерины Адриановой. В последнем случае сильно разыгрывался наш московский патриотизм: мы ни за что не хотели дать в обиду нашего любимца Мочалова и нашу любимую, грациозную танцовщицу Санковскую (старшую). Оба разряда посетителей -- артисты и литераторы -- были заинтересованы, каждый по-своему, разговором: первые должны были выслушивать мнения о качестве выполнения ими ролей; вторые -- преимущественно журнальные сотрудники -- в свою очередь внимали отзывам артистов о своих театральных рецензиях, большею частию безыменных. И слава Богу, что не было под ними подписи автора en toutes lettres! A то ему пришлось бы тяжело выдерживать грубые и резкие осуждения своего отзыва за неверность, или пристрастие, или, еще хуже, -- за непонимание того, о чем он взялся толковать. Дело, впрочем, не обходилось без неприятностей. Так, Межевич был обозван подлецом за резкую статью о Козловском, бездарном трагике, а Аполлону Григорьеву сильно досталось бы от Ленского, раздраженного его статейкой в "Литературных прибавлениях к [Русскому] инвалиду" о плохой игре в какой-то пиесе, если бы он не прибегнул к первому попавшемуся ему средству -- свалить ответственность на меня, так как его сокращенная подпись под статьей -- к счастью или несчастью для меня -- по начальным буквам имени и фамилии была одинакова с моею (А.Г.). Зато уж что и вытерпел рецензент, когда ложь открылась!
Свободное копирование
