Последняя (четвертая) критическая статья Каткова рассматривает "Сочинения в стихах и прозе графини Сарры Толстой", переведенные с немецкого и английского Лихониным, известным московским литератором того времени. Она написана con amore. Главною тому причиной служило сильное сочувствие к таланту девицы и ее внешней судьбе. Сарра была по матери цыганского происхождения, получила отличное образование, начала писать на четырнадцатом году и умерла семнадцати лет от ужасной болезни, зародыш которой гнездился в ее груди с самого рождения. Кроме того, сам критик имел поэтическое дарование, что доказывается его переводом Шекспировой трагедии "Ромео и Джульетта" и некоторых стихотворений Рюккерта и Гейне. Поэзия, философия неизменно привлекали его к себе начиная еще с бесед у Н. Станкевича, о котором пришлось ему вспомнить в начале статьи как о человеке, "не столько принадлежавшем публике, сколько малому кругу людей, лично его знавших и не отдохнувших еще от невозвратимой горькой утраты" {Ранней смерти.}. К числу этих немногих людей принадлежал и Михаил Никифорович вместе с Белинским. В биографическом очерке, под названием "Несколько мгновений из жизни графа Т.", Станкевич говорит об удалении современного человека от природы, о разрыве его связи со вселенной {Журнал "Телескоп", 1834 г..}.Катков воспользовался этим выражением, потому что в поэзии Сарры находил проявление ее духа, глубоко сознававшего свое родство с общим духом жизни. Вот те обстоятельства, которые настроили критика на поэтический тон, почему и слог его, от начала до конца, является образным, цветистым, патетическим.
Особенность этой статьи состоит в том, что она уклонилась от обычного критического приема, известного нам по прежним статьям. Она не хочет прибегать к масштабу искусства; не исходит из общего начала и раскрытием его сущности не определяет требований от индивидуального поэтического творения. Теория лирики остается в стороне, не берется за руководство в приговоре о таланте Толстой и о значении ее произведений -- не берется потому, что эти произведения возникли иначе и имеют иной характер сравнительно с другими того же рода. Поэтому большая половина статьи занята суждениями о предметах, которые естественно возбуждали внимание критика по своему близкому отношению к судьбе Сарры и к ее поэтической деятельности, ставили очередные вопросы и требовали ответа.
Первый вопрос касался различения деятельности мужчины от деятельности женщины, причем, само собою разумеется, нельзя было обойти бывших толков и споров об эмансипации женщины. Катков находит безрассудным запирать для женщины те или другие житейские сферы. Притязание женщины на литературные занятия и на известность, ими доставляемую, тогда только может быть осуждаемо, когда окажется, что дело действительно начинается и оканчивается только притязанием. В противном случае, ее участие очень желательно, как видно из примеров мистрис Джемсон, Беттины, Рахели, Жоржа Занд, заслуживших справедливую славу. Женщина должна пользоваться всеми Божиими дарами, ей должны быть отверсты все сокровища разума, все благороднейшие наслаждения образованной жизни. Все человеческое должно быть ей доступно. После всего сказанного об эмансипации как о вопросе века, созревшем по ходу истории, критик назначает ей известные границы, отводит женской деятельности принадлежащую ей область. Эта область -- семейство. "Вот мир женщины, вот сфера ее подвигов! В этом мире высшее достоинство ее открывается в любви дочери, в любви невесты, в любви жены, в любви матери... Будучи создана для индивидуальной жизни, для жизни своею личностию, она не обязана выходить на общественную арену для поденного труда. Лучшее, полное возмездие, которым она может заплатить за дар существования, есть она сама, ее прекрасная, гармоническая личность... Истинно великая, гениальная женщина есть, по преимуществу, религиозное существо, натура глубоко внутренняя..."
Вслед за изложением предварительных рассуждений, занявших, как мы заметили, просторное место, Катков выражает свое мнение о сочинениях Сарры. Но он, еще до критической статьи, дал им краткую оценку в извещении о выходе первого их тома {"Отеч[ественные] записки", 1839, т. VI, Библиографическая хроника.}: "Это -- не какие-нибудь маленькие чувствованьица, дорогие и понятные только для ее родственников и знакомых, но яркие проблески души глубокой и сильной, не какие-нибудь плаксивые излияния детской мечтательности и слабой, болезненной чувствительности, но действительные, нормальные стремления богатой натуры проявить вовне сокровища своего духа, глубоко осознававшего свое родство с общим духом жизни, глубоко понимавшего святое достоинство жизни и ее обаятельную прелесть". Этот-то отзыв, в двоякой форме похвалы, отрицательной и положительной, развит подробно в статье, о которой идет речь. Истинная точка зрения для критика состоит в раскрытии единства между личностью Сарры и ее поэтической деятельностью: "говоря о ее стихотворениях, мы будем говорить об ее личной жизни; говоря об ее жизни, мы невольно будем говорить о ее стихотворениях. Она не потому гениальна, что она гениальный поэт, но потому гениальный поэт, что гениальная женщина. Содержание ее сочинений было искреннейшим фактом жизни души ее. То, что заключается в них, -- это она сама, сама Сарра; это -- прекрасная, светлая, нежная, грациозная физиономия ее духа". Таков вывод критики, которая, в заключение, подкрепляет его выпиской некоторых стихотворений в прозаическом переводе.
Свободное копирование
