Статья произвела сильную сенсацию в интеллигентных кружках обеих столиц. В Москве читали ее и западники, и славянофилы. Н.Ф. Павлов из дома в дом носился с нумером "Отечественных записок", где она напечатана, толковал ее значение, восхищался ею. Излишне говорить о том, как она понравилась редакциям и сотрудникам "Отечественных записок" и "Современника". Белинский писал к В.П. Боткину: "Я с удовольствием прочел повесть не повесть, даже рассказ не рассказ и рассуждение не рассуждение -- "Записки человека", да еще с каким удовольствием!" {Белинский, его жизнь и переписка, соч. А.Н. Пыпина, т. 2, стр. 312 и 313.} Боткин устроил обед, на который пригласил меня как автора и П.Н. Кудрявцева как лицо, которому посвящена статья; он хотел, вместе с другими общими нам приятелями, фетировать нас, пить за наше здоровье. К сожалению, особенные обстоятельства не позволили нам явиться по приглашению, за что и получили мы сильные, хотя и незаслуженные, упреки, как дикари, чуждающиеся общительности. Студенты, приходившие к Кудрявцеву по воскресеньям для бесед о своих занятиях, расспрашивали его обо мне, рассуждали о статье моей. Один из них, сын или племянник (не помню в точности) бывшего директора Вологодской гимназии, Фортунатова, сделал мне визит. Другой еще более польстил мне: в театре, во время антракта, из ложи, соседней с моею, он обратился ко мне с приветствием и благодарностью как от себя лично, так и от всех своих товарищей за великое удовольствие, доставленное им "Записками человека". Не осталось к ним равнодушно и духовное сословие: их читали и в Московской духовной академии. Протоиерей церкви Благовещения, близ Разгуляя, очень образованный и притом математик, что большая редкость между лицами этого звания, разведовал обо мне у профессора Брашмана, инспектора институтов, зная, что я занимаю должность его помощника. В Петербурге, И.И. Введенский, преподаватель русского языка и словесности в бывшем Дворянском полку, на уроке прочел мою статью воспитанникам, о чем сам рассказывал мне под великим секретом. Были читатели, знавшие наизусть некоторые из нее тирады. Независимо от ее содержания им нравился самый слог. Наконец, позднее получил я из Ярославля (от 6 мая 1853) небольшой подарок при следующей записке: "В брошюре Парижского Общества религиозных сочинений: "Capitaine de vaisseau et son mousse" (1825, No 21) я нашел первообраз "Капитана Боппа" Жуковского. Так как вещь эта вам, может быть, неизвестна и достать ее порядочно трудно, то, посылая вам список ее, прошу принять его как малый знак того бесконечного уважения, которое питают к вам все ревнители серьезного, социального образования". Не выставляю имени писавшего, не зная, будет ли то ему годно, но считаю долгом выразить при этом случае сердечную ему благодарность: сочувствие людей просвещенных дорого каждому. Одним словом, время, о котором я говорю, было временем моего триумфа: фирма "Ста-одного" возвысилась.
Но торжество этим не кончилось. Новый блеск придала ему критическая статья под заглавием "Русская литература в 1847 году" {"Отеч[ественные] зап[иски]", 1848, январь.}. Редакция "Отечественных записок" и "Современника", равно как многие сотрудники их, знали, что она принадлежит мне, хотя под нею и не выставлено мое имя. Она состоит из двух частей: общей и частной. Общая излагает направление литературы в лице лучших ее представителей, или, вернее, направление цивилизованного общества; частная, с точки зрения изложенного, делает обзор замечательнейших литературных произведений, явившихся в предшествовавшем (1847) году. Первая часть очень понравилась, вторая вышла неудачной, как спешное и слабое приложение основ к наличным фактам. В.П. Боткин, бывший тогда в Петербурге, и К.Д. Кавелин высказали мне в письмах большие похвалы, хотя последний остался недоволен второю половиной статьи. Белинский, поместивший также обзор литературы в двух нумерах "Современника" за 1848 год, писал мне по этому поводу следующее: "Кто прочтет общую часть и моей, и вашей статьи, тот, право, подумает, что мы согласились говорить одно и то же. Но как только дойдет дело до оценки литературных произведений, тогда -- иная история: посылай за стариком Белинским, а без него плохо". Этими словами верно обозначался недостаток второй части моей статьи, что я и сам вполне сознавал.