Внешним поводом, вытащившим меня из болота замоскворецкой жизни, послужила холера. Общественная благотворительность, помогая страждущим, приняла, кроме того, средства обеспечить положение сирот, которые остались без приюта после их родителей, похищенных эпидемией. На первый раз для девочек устроено было помещение в доме князя Павла Павловича Гагарина. Здесь, под надзором трех дам высшего московского круга, должны были оставаться сироты до дальнейшего их устройства правительством. По возрасту и домашней учебной подготовке образовали из них два класса. Объявлением в "Московских ведомостях" князь приглашал гг. учителей оказать содействие доброму делу -- уделить несколько свободных часов на безвозмездные уроки сиротам. Я обрадовался случаю заняться чем-нибудь полезным. Князь в то время занимал место обер-прокурора в Сенате и пользовался общим, вполне заслуженным уважением. Его имя произносилось как имя человека благородного, справедливого и самостоятельного. Как в служебных, так и в частных сношениях он держал себя не то что гордо, а с сознанием своего достоинства, не смотрел на лиц и не боялся становиться им в оппозицию, если на его стороне были законность и правда. Он приветливо принял мое предложение обучать сирот русскому языку, а потом, увидев их успехи, просил заняться тем же предметом с его сыном, Сергеем Павловичем, очень даровитым юношей. Но здесь, к сожалению, успехи не соответствовали его дарованиям, что зависело единственно от тогдашнего образа воспитания в высшем обществе. Молодой князь четырнадцати лет уже отлично владел французским языком, гораздо лучше, чем родным. А преподавание последнего идет очень туго в то время, когда ему обучаются как иностранному и притом теоретически, без должной практики, так как в семействе князя и в кругу его знакомства почти постоянно слышалась французская речь. Благодаря рекомендации князя скоро нашлись у меня уроки в других домах, где предстояла мне та же трудность, то есть господство французского языка. Впрочем, моими занятиями оставались довольны и учащиеся, и их родители. Тем и другим нравилась, как они выражались, моя метода, а все достоинство этой методы заключалось в ясности толкований, да разве еще в том, что я, зная французскую грамматику, нередко прибегал к ней для объяснения правил грамматики русской. Немаловажною вещью считалось и то, что я был дворянского сословия и держал себя на уроках иначе, чем преподаватели из семинаристов, или вовсе не знавшие французского языка, или, при знании, пугавшие своих учеников и учениц прескверным выговором, на который тогда обращали особенное внимание, ценя его выше теоретического знания, как бы оно ни было капитально.
Кроме дома князя Гагарина памятен мне еще дом г-жи Есиповой (в первом замужестве г-жи Сольдан), очень обходительной и образованной женщины, интересовавшейся литературой. Я давал уроки двум дочерям ее и племяннице, г-же Лубяновской, дочери известного и по службе и в литературе Ф.Ф. Лубяновского. У ней собирались молодые представители умственной жизни Москвы. Из числа их часто бывал И.В. Киреевский, в то время оскорбленный запрещением своего журнала "Европеец". Здесь же, на большом балу, в первый раз увидал я Пушкина, князя П.А. Вяземского и обеих Гончаровых, из которых одна была уже невеста поэта.
По поводу моей учебной практики в великосветских московских семействах я должен заметить, что запрос на уроки русского языка проистекал вовсе не из настоятельной в нем потребности, еще менее из любви к родному слову, как бы внезапно восчувствованной. Ни то, ни другое не могло явиться там, где без родного слова обходились очень удобно, где каждый и каждая гораздо свободнее объяснялись на французском диалекте. Факт объясняется взглядом правительства на народное образование и сообразно тому принятыми мерами. Оно, согласно с намерением и волею государя, должно было совершаться "в духе православия, самодержавия и народности", как выражено в циркуляре графа С.С. Уварова, при занятии им министерского поста. Подчиняясь этой формуле, русское юношество стало предпочтительно воспитываться в отечественных учебных заведениях, а не в пансионах, содержимых иностранцами, или дома, под крылом иностранных гувернеров. Конечно, знание русского языка, не только научное, но и просто практическое, не имело еще обязательной силы для лиц женского пола -- для дочерей богатых и знатных семейств: они учились русской грамоте, следуя моде, по чисто формальному склонению в ту сторону, в которую хотя-нехотя направлялись их братья.
После двухлетнего учения в доме князя Гагарина сирот перевели в дом графа Разумовского (на Гороховом поле), где они и должны были оставаться до устройства нового для них заведения. Мне было жалко покинуть моих учениц, которые полюбили меня. И вот романтическая привязанность опять взяла верх над расчетами. Явившись к новым лицам, заступившим место князя, я предложил безвозмездно продолжать мои занятия. Предложение приняли очень охотно, и я в новом помещении вел прежнее дело до 1832 года, когда утверждены были штаты особого воспитательного заведения, названного Александрийским сиротским институтом.
Свободное копирование
