Я уже заметил выше, что трехлетний курс нашего учения кончился совершенно неожиданным для нас образом, вопреки всем нашим расчетам и предположениям. Случилось это следующим образом. На факультетском собрании, обсуждавшем после экзаменов успехи студентов, каждый профессор предложил своего protégé в кандидаты: Фишер -- меня, Двигубский -- Итинского, Павлов -- Малицкого и так далее, так что всего вышло десять кандидатов, именно столько, сколько было всех нас на курсе. Ректор, присутствовавший на совещании, пришел в изумление и страх от такого небывалого факта. "Как это можно? -- воскликнул он. -- Что скажут в министерстве? Ну, три, много четыре кандидата, пожалуй; а то всех!.. Это невозможно". Но выбор некоторых из всего комплекта оказался делом нелегким: никто из профессоров не хотел отказаться от своего предложения. Толковали и спорили долго, не решая ничем. Наконец Двигубский рассек гордиев узел самым простым образом: "Если нельзя всех выпустить кандидатами, выпустим всех действительными студентами, чтобы никто не считал себя обиженным". Факультет принял это решение, и мы должны были остаться еще на год для получения степени кандидата. Впрочем, такой неожиданный исход нисколько нас не опечалил. Мы спокойно приняли весть, довольные тем, что уравнены в оценке и не разлучимся еще целый год. Довольнее всех был я, так как на мою долю пришлось больше против товарищей: за лучшее сочинение на заданный предмет из физики (о действиях теплорода на тела) меня наградили золотою медалью, которая и была вручена мне на университетском акте 1825 года, июля 3-го дня.
На четвертый год университетского курса кроме слушания лекций были у меня и другие занятия. Мне хотелось выучиться французскому языку, так как гимназия в этом отношении не принесла мне никакой пользы, а пансион хотя и принес некоторую, но очень скудную. Я не хлопотал о языке разговорном, потому что для этого нужна практика; я желал только приобрести уменье свободно читать французские книги. Для достижения такой цели задумал я перевести одну из них, именно: "L'art de promener ses créanciers, par un homme comme il faut". Выбор мой пал на это сочинение, потому что о нем упоминал "Московский телеграф" в известиях об иностранной литературе. Тяжело мне было на первых порах, с плохим знанием грамматики и малым запасом слов, ладить с подлинником; однако ж с помощью лексикона и советов И.О. Шиховского, бывшего моего наставника, оканчивавшего курс на медицинском факультете, дурно ли, хорошо ли, одолел трудности. Не только одолел, но даже решился напечатать перевод, который и явился в 1826 году под заглавием "Искусство не платить долгов, или Дополнение к Искусству занимать {"L'art de faire des dettes, par un homme comme il faut". Сочинение того же французского автора, но вышедшее в свет прежде "L'art de promener ses créanciers". Оба сочинения не что иное, как остроумная шутка. Автор приводит из французского законодательства статьи, которыми должники могут пользоваться для своих выгод, и, кроме того, дает им советы, как не только избегать преследования заимодавцев, но и внушать последним уважение к себе, становиться для них необходимым. Советы подкрепляются примерами из истории и обыкновенной жизни.}, сочиненное человеком порядочным". Рукопись следовало представить в цензурный комитет, который собирался в правлении университета. От него зависело поручить рассмотрение ее кому-либо из профессоров, так как они тогда исправляли обязанности цензоров. С трепетом вошел я в правление и вручил тетрадку ректору. Взглянув на заглавие ("Искусство не платить долги"), он сказал мне: "Как же это вы не знаете правила, что после действительного глагола с отрицанием ставится родительный падеж, а не винительный? Долгов, а не долги. Да и стыдно студенту тратить время на перевод таких пустяков". К счастью, один из членов замолвил за меня доброе слово, сказав, что я и своим, то есть студенческим, делом нахожу время заниматься хорошо. Прокопович-Антонский смягчился, и вот при напечатании книги вместо долги поставлено в заглавии долгов. Типографщик, в ожидании уплаты долга, отпустил мне из полного завода (1200 экз.) двести экземпляров, которые я отдал на комиссию известному тогда книгопродавцу Ширяеву. Через неделю после того прихожу наведаться о судьбе их, и он -- о радость! -- вручает мне 125 р. (ассигнациями). Заманчивый титул книги быстро привлек покупателей: одни из любопытства хотели познакомиться с ее содержанием, но, вероятно, нашлись и такие, которые сериозно надеялись спастись ею как эгидой от своих кредиторов. И моим надеждам на еженедельную выручку ста рублей суждено было рассеяться: чем дальше шло время, тем меньше расходилось экземпляров, так что я, желая расплатиться с типографским долгом, продал все их количество Ширяеву за бесценок. "Искусство не платить долгов" не пошло мне впрок, даже с первым моим заимодавцем -- с типографщиком Семеном. Другой перевод был сделан мною по заказу книгопродавца; сам я не имел средств для издания. Это "Правила биллиардной игры" (1826). Существенным вознаграждением за труд надобно считать не плату с листа, так как книжка очень небольшая по объему, а победу над французским языком, который с тех пор уже не затруднял меня более.
Наряду с постороннею работой вне университета я не выпускал из виду занятий, прямо относящихся к лекциям. Выбрав, на четвертый год, главным для себя предметом зоологию, которую читал Фишер, я представил ему сочинение "О различии человеческого рода". Оно составлено по Вирею, французскому натурологу, и напечатано Двигубским в "Новом магазине натуральной истории, физики и химии" за 1826 год. В том же журнале и за тот же год помещена переведенная мною с французского статья "Об ископаемых слоновых костях". Таких студентов, которые еще до окончания полного курса заявили бы охоту сотрудничать в журналах, издаваемых от университета, едва ли было много. Вот почему меня отличали и Фишер и Двигубский. Последний даже предложил мне переехать к нему на вакацию, когда его семейство уезжало в деревню. Я с охотой принял предложение и прожил у него четыре месяца в здании старого университета, где он, как секретарь совета, имел казенную квартиру. Здесь-то я насмотрелся его редкого трудолюбия: он никогда не оставался без работы, а всегда что-нибудь читал или писал. Студенты, впрочем, не жаловали его за неприветливое с ними обращение и очень метко прозвали его "ярославским гербом": он действительно походил на медведя своею фигурой.
Свободное копирование
