Теперь, при отсутствии всяких юношеских увлечений, я могу объективно относиться к лекциям Павлова, указать выгоды и невыгоды их влияния на молодые умы, выставить результаты, к которым они привели нас. Начну с того, что пристрастие студентов к профессору вытекало из их искренней любознательности. А при таком добром источнике, каково бескорыстное стремление к науке, весьма естественно было ожидать и добрых последствий. Главная невыгода состояла в усвоенном нами пренебрежении фактическим изучением предмета, с одной стороны, и гордом довольстве началами и выводами -- с другой, довольстве, не только граничащем с леностью, но часто и переходившем в леность, в охоту убегать от кропотливой работы, от черного труда. Обобщение возможно не иначе как при знании частностей. Начала и выводы имеют высокую цену, когда они проведены через факты и оправданы фактами; в противном случае они образуют нечто бессодержательное, способное удовлетворять поверхностный дилетантизм или тешить празднолюбие любопытного сибарита. Едва ли кто поверит мне, что на лекциях минералогии мы восхищались классификацией царства ископаемого, которая образовала изящно-стройную систему, укладывавшую все виды и роды в определенные места. Мы очень хорошо знали, что минералы делятся на четыре класса -- ни больше ни меньше, так как каждый класс образовался под преимущественным влиянием одной из сил, действующих в мире физическом, а этих сил четыре: свет с теплотой, электричество, магнетизм и гальванизм. На экзамене из этого предмета ректор, с своей точки зрения, пришел в ужас: "Зачем это знать им (студентам)? И кому это известно, кроме самого Творца?" Павлов был не такой человек, который выслушал бы замечание без ответа, а за ответом он не ходил в карман. Последнее слово, конечно, осталось за ним. А между тем действительно в течение всего курса мы не посещали минералогического кабинета и не видали ни одного камня.
Несомненная выгода лекций Павлова заключалась в дисциплине ума, в направлении его к началам науки и основным ее законам, истекающим из этих начал, к отысканию существенного, к подчинению частностей общему, к системе, созидаемой на основных признаках предмета, к ясности, точности и логической последовательности в изложении -- короче, ко всему тому, без чего нет и быть не может рационального знания, науки в истинном смысле этого слова. Вот что привлекало нас на лекции Павлова, что было нами выслушиваемо с жарким любопытством и многими воспринято на благую потребу в дальнейшем самообразовании. По моему крайнему убеждению, при вычете невыгод, сколько бы их ни оказалось, из этой выгоды -- пусть она будет единственная -- в результате выходит такой ценный остаток, за который имя Павлова возбуждало и до сих пор возбуждает во мне живое чувство уважения и благодарности. Нечего и говорить, что знание какой бы то ни было науки вещь очень хорошая. Но оно, как и всякое знание, легко забывается или часто не находит никакого употребления. Если я и теперь могу быть порядочным преподавателем элементарной математики, то этою возможностью я одолжен педагогической практике, на которую натолкнула меня необходимость искать средства для жизни. Но если товарищи мои, находившиеся в ином положении, никогда не имели надобности решать уравнения даже первой степени или измерять углы и треугольники, то следует ли отсюда, что лекции алгебры и геометрии пропали для них даром, что они напрасно учились этим наукам? Нет, при них навсегда осталось то, чем и забытое легко возобновляется в памяти и неизвестное удобно узнается. Рациональный метод в изложении математических истин, постепенность в переходе от известного к неизвестному, строгая точность доказательств... вот те полновесные приобретения, которыми наш курс был одолжен Перевощикову и Щепкину. В конце концов, нельзя не согласиться с мыслью Павлова, выраженною в предисловии к его "Основаниям физики", что главная польза наук -- развитие, образование умственной способности, при помощи которого нетрудно добыть и многознание, тогда как одним многознанием никогда не добудешь умственной развитости.
Свободное копирование
