9 сентября 1917 года я принял сан священника и был назначен проповедником при штабе 1-й Армии.
Мой первый разговор с солдатом поразил меня чрезвычайно.
Подошёл тщедушный, растерянный человек, разом потерявший всю свою недавнюю военную выправку, и, как-то боком глядя на меня, сказал:
-- Мы все очень вам благодарны насчёт слова Божия. Это вы действительно верно. Только что, каждый день у нас лекции теперь. И всё по-разному. Замотали нас совсем. Хоть вы, батюшка, скажите правду!..
Сказать правду? Да! Это нетрудно! Но как трудно заставить поверить правде! Я очень скоро с горечью должен был убедиться в этом.
Слушая твою правду, солдат, прежде всего, интересовался не самой этой правдой, а тем, почему ты её говоришь. Нет ли каких-либо "корыстных" целей в твоих словах. Недоверие, иногда грубое, иногда более деликатное, сопровождало всякий разговор о правде.
Вот и приходилось начинать с "биографии", с себя. Иногда не дожидаясь вопроса. Хотя почти всегда "вопрос" не заставлял себя ждать:
-- А вы сами, батюшка, откуда?
-- Я из Петрограда.
-- Так. Приходской или в полку служили?
-- Нет, я светский. После революции принял сан.
-- Так...
Дальнейших вопросов я уже не дожидался. Я сам выкладывал всё по порядку. И только после всех необходимых "справок" можно было начинать говорить о "правде".
Я командируюсь для исполнения своих пастырских обязанностей в 463 пехотный полк. Доношу, что ещё до получения означенного предписания мною было возбуждено телеграфное ходатайство перед о. протопресвитером о шестинедельном отпуске на Кавказ по неотложным личным делам и о попутном личном докладе ему по делам службы. В виду того, что от личного доклада о. протопресвитеру зависит самый факт моего дальнейшего пребывания в должности проповедника, -- предложенную командировку принять не могу.
Когда большевизм ещё только начинал развращать Россию, я обратился к протопресвитеру военного и морского духовенства о. Шавельскому с просьбой освободить меня от должности проповедника при Штабе 1-й армии. Я писал ему:
"Храм, единственное святое место и никакие ужасы вне стен храма не могут поколебать престола, на котором свершается Евхаристия. И когда злоба, жадность, всеобщее озверение достигнут величайшей силы, когда люди будут резать и душить друг друга и вся страна готова будет распасться в прах, тогда силы народа возьмут в свои руки дело спасения родины. Церковь будет тем нравственным фундаментом, на котором будет строиться Россия, ничего общего не имеющая ни с революцией, ни с социализмом".
Свободное копирование
