Автобиография - 85

1917

   На дворе мороз. В окно я вижу яркий белый снег и деревья в инее. А в ноги так дует, что я, как "паралитик", завернул их пледом.

   В холоде думается о тепле. Глядя на замёрзшие деревья -- вспоминается зелёный лес.

   Я сам люблю "ёлку". И всегда "встречаю Новый год". И стою за эти традиции. Иногда не следует быть слишком благоразумным! Конечно, "ёлка" -- пустяк. И "1 января" -- не более, как первое число месяца января. Но важно, что люди переживают, связывая эти переживания с известным внешним "символом". "Ёлка" -- одно из самых светлых детских воспоминаний. А в "Новый год" -- переживаешь какой-то "рубеж" от старого к новому. И пусть это остаётся. У нас слишком много дурных традиций, чтобы объявлять войну хорошим.

   Революция для меня -- это не всё дело. Это лишь внешние условия для осуществления задач человека. И я после революции всё так же буду звать своих читателей к "высшим целям", как и до революции. С той разницей, что теперь не будет больше никаких недомолвок. Теперь можно говорить всё! Всю правду, как её чувствуешь и понимаешь.

   Я расскажу то, что видел "своими глазами" -- и что будет преследовать меня, как кошмар, всю жизнь...

   По Лесному проспекту со стороны Финляндского вокзала шла громадная толпа солдат, рабочих и народа. Они шли "снимать казармы", находящиеся в конце Лесного проспекта ^[1].

   Посреди солдат ехал офицер с красным флагом. Блестели штыки, сверкали шашки. По бокам улицы стояли толпы народа, и гром победной радости нёсся со всех сторон.

   Толпа прошла. Все остались ждать её возвращения. Никто не сомневался, что Московский полк присоединится.

   И действительно, через два часа опять показались войска. Они шли медленно. Сплошной живой массой. Мы ждали их. Хотелось скорей, вблизи увидать тех, кто свершал великий подвиг освобождения.

   И вот, когда поравнялись они с церковью, -- произошло нечто до того страшное, дикое, безумное, что нельзя было верить тому, что видели глаза:

   С колокольни затрещал пулемёт. Точно дьявол защёлкал зубами -- а вонзались пули в живое тело народа.

   Над колокольней недвижно горел золотой крест. А под ним пулемёт расстреливал людей, наших освободителей. И падали раненые. И мелькал красный крест, подбирая раненых и убитых....

   Да, мы все знали, что переворот неизбежен. Мы знали, что ропщет народ, ропщут войска. Изнемогает Русь. Мы знали, что существуют "революционные организации". Но пусть скажет каждый по правде, не исключая самых крайних революционеров: думал ли он, что в три дня воскреснет русский народ.

   Конечно, никто об этом не мечтал никогда.

   И вот -- воистину воскрес!

   Нас учили по книгам, как "делается" революция. Мы ждали событий, подобных революции во Франции. Ведь там народ "культурен", ему и книги в руки! И что же? Россия дала пример небывалой в летописи истории революции без междоусобия.

   Вот в чём показала Русь живой образ Христа. Там, на колокольне, стоял лишь мёртвый символ его страданий. Страдания Сына Божия давно уже перешли в живую душу народа -- и дали ему силы низвергнуть "мерзость и запустение, ставшие на святом месте".

   Щёлкал зубами дьявол, отрывал судорожно куски тела народного -- он безумно защищал крест, взятый им в рабство! Но час пробил! И Христос живой, народный, воскресший в свободном народе, -- победил его окончательно.

   Таким образом, святое дело русской революции освободило не только народ, но и Церковь.

   И если там не всё ещё умерло, не всё задушено, не всё изолгалось (ибо дьявол "отец лжи"), -- революция политическая должна вызвать революцию церковную. Путь свободен!

   Нам нужна не реформа, а реформация, ибо "церковная реформа" -- это плохая "конституция"!

   Нам нужна церковная революция -- которая бы очистила Церковь от вековой лжи.

   Десять лет тому назад впервые в религиозно-философских и духовных кругах я твёрдо занял позицию, отстаивающую не "реформы", а реформацию, не "церковное обновление", а церковную революцию. За эти десять лет много воды утекло в моей "личной жизни", но вера в реформацию Церкви никогда не оставляла меня. Она спасала от апатии в дни тяжких общественных неурядиц, а в дни личного горя, в дни грехов, в дни раскаяний спасала от отчаяния.

   И теперь, после переворота политического, вновь возвращаясь к деятельности религиозной -- под своим настоящим именем, -- я счастлив сказать, что в своих религиозных убеждениях не поколебался ни на йоту. Всё так же я верую и так же исповедую: спасение миpа в революции религиозной. Революция политическая -- её первый этап. Верую и исповедую так же и то, что эту вторую революцию, революцию духа -- свершит святой, великий русский народ.