Я сижу за газетой с первого дня её выхода. Я помню маленький, измятый лоскуток бумаги, который сунул мне с недоумением газетчик, когда я, в день выхода первого номера, спросил у него "Маленькую газету"... "Чисто одетый" господин, и вдруг спрашивает "Листок", запрятанный куда-то вниз, под ворох остальных, "настоящих" газет, как "мусор", явно никому не нужный.
Я посмотрел этот "первый номер", где в подзаголовке были изображены какие-то крокодилы. Прочёл девиз газеты . Повернул её со всех сторон. И "усомнился"! Мне показалось, что это совсем не то, что обещали издавать организаторы газеты. Мне показалось, что газетчик прав. "Маленькая газета" в таком виде -- никому не нужный мусор...
Прошло несколько дней. Формат газеты был изменён. Крокодилы исчезли. Я с любопытством приглядывался к этому странному "литературному явлению", так не похожему на "настоящие" газеты. Я понимал, конечно, что идея совершенно новая: дать не "бульварную" -- а "уличную" газету . Понимал, что "новизна идеи" состоит в плане: подойти к людям, может быть, никогда никаких газет не читавшим, -- и это требует новых форм. Но, как говорится, меня "шокировал" весь тон газеты. И я думал: если всё в ней так чуждо мне -- могу ли я надеяться, что найдётся у меня что-нибудь общее с читателями...
Газета первое время шла плохо. Тираж её подымался медленно. Но время шло. Круг читателей рос -- а вместе с тем всё очевиднее становилось, что идея, положенная в основу газеты, верна, потому что жизненна. Мало-помалу стало вырисовываться, что газета перестаёт быть только газетой.
Она становится большим просветительным делом.
Наконец, наступил последний этап пути. Стало ясно, что задачи газеты переросли её формат, и в феврале нынешнего года "Мал. газета" стала "полубольшой" газетой. Увеличившись в объёме, она получила возможность осуществлять новые задачи. "Обличения", раньше грозные для мелких сошек, стали подыматься всё выше и выше -- и наконец захватили самые высшие слои "мародёрства", насильничества и всяческих "злоупотреблений", нравственных, общественных, политических.
О том, что удар попал в цель, может свидетельствовать тираж газеты -- с 40 тысяч он достиг почти 70 тысяч .
Дальнейшему развитию газеты были положены неожиданные внешние препятствия. Сущность их вы знаете. У газеты с первого октября отняли машину. Кому-то не давала спать "Мал. газета". Кто-то готов был не щадя средств помогать тем, кто с ней борется. Этот "некто" -- торжествовал "временную победу".
Сегодня -- торжество кончилось. Газета -- стала "прежней".
Каково же её будущее?
Прошлое "Маленькой газеты" -- это постепенное развитие. Оно свидетельствует о том, что в ней жизненная основа. И в этом залог её дальнейшего успеха.
Будущее "Маленькой газеты" -- для меня лично -- это будущее большого народного дела.
Все твердят, что "любим народ" и готовы служить ему. Но сами презирают этот народ, когда встречаются с ним лицом к лицу. А потому пишут "для господ". И всякую попытку подойти к народу объявляют "бульварной"...
"Маленькая газета" -- должна стать центром большого общественного народного дела, потому она и не похожа "только на газету".
Я не раз говорил, и теперь с большей верой, чем когда-либо, повторяю:
-- Счастье людей в их руках. Внешние условия -- это само по себе. Но и в пределах данных условий можно многое сделать "своими силами". Можно учиться, можно вместо кабака -- пойти на "свой" концерт, сообща можно выстроить свой дом. Можно открыть библиотеку, клуб. Можно помогать неимущим. Можно организовать биржу труда. Можно из случайных "читателей" стать членами одной обшей семьи, преследующей единую общую цель.
Таковы задачи. Они не под силу "сотрудникам" -- они должны стать задачами всех читателей. И тогда "Маленькая газета", начавшая с "крокодилов", превратится воистину в великое народное дело.
Один очень энергичный рабочий пишет мне: "Вы ответьте, хотя бы кратко: к какой партии принадлежите?"
Отвечаю: я не "правый", не кадет, не социал-демократ, не социал-революционер.
-- Кто вы? "Дикий"?
Да, "самый дикий" и "самый левый"! Ибо я включаю в свою программу не только все практические требования "крайних левых", но прибавляю к ним и то, что соблазн для евреев и безумие для эллинов: борьбу с самой смертью и восстановление "законного порядка", когда дух человеческий получит внешнюю форму бытия, соответственную своему царственному достоинству.
Если бы я был депутатом, я бы обязательно сел "левее Чхеидзе" -- и если бы он стал со мной спорить, я бы сказал ему:
-- Послушайте, товарищ, все ваши враги -- и мои враги. Но у вас есть друг, которому вы подчиняетесь, -- это смерть. А для меня и смерть -- злейший враг. Так будьте добры подвинуться немножечко направо...
Вы спрашиваете о "партии". Увы! Должен признать, что я принадлежу к своей собственной партии, так как чувствую себя в "единственном числе". Я могу по частным вопросам практического характера -- "присоединяться" к левым. Но по многим вопросам буду для них совершенно неприемлем.
Людям трудно жить, ни перед кем не сгибая спину. И те, которые могут быть названы моими единомышленниками в борьбе со смертью и в "непризнании" её владычества, -- те сгибаются перед владыками земными. Те же, которые как я относятся к владыкам земным, -- те гнут свои спины перед владычеством смерти.
Вы, может быть, скажете:
-- Один в поле не воин!
О, нет! Мы повоюем! И я имею смелость утверждать, что русский народ по духу своему -- как раз и принадлежит к "моей партии". И потому моё "одиночество" временное, только до той поры, пока народ не сказал своего слова.
Не знаю, удовлетворит ли вас этот ответ. Боюсь, что нет. Хотя "сущность" в нём высказана довольно определённо. Но всё же я боюсь, что не удовлетворит потому, что мы слишком привержены к "этикеткам", -- и пока не приклеим ярлык: "левый" или "правый", никак не успокоимся.
И чтобы удовлетворить эту потребность, я и приклеиваю к себе ярлык:
-- Самый левый... Самый дикий!..
Поделюсь с вами ещё одной "автобиографической" справкой, которая, может быть, уяснит вам кое-что в интересующем вас вопросе.
Десять лет тому назад, на студенческой скамье, я задумал "диссертацию": "Религия свободного человека". Десять лет обдумываю и работаю над этим сочинением. И иногда мне кажется, что оно будет "посмертным". "Религия свободного человека" -- моя программа!
В основу книги положена ненависть моя к рабству.
Я ненавижу рабство во всех видах. Я ненавижу рабство и открытое, и замаскированное. Я чую его на три сажени под землёй, как бы оно ни пряталось. Я узнаю его всюду, в какие бы костюмы "свободы" оно ни наряжалось. Я ненавижу подобострастную любовь к рабскому состоянию людей, которые так долго были рабами, что, когда им открывают глаза и говорят: "ты царь", -- они издеваются над своим царским призванием и покорно подставляют свою рабью голову под обух смерти.
Я ненавижу рабство и во внешних условиях, и в духовной жизни. Для меня всё равно, кому бы ни предавалось дело свободы: кесарю, Богу, демократии, правым, левым, узурпаторам или демагогам... Во имя свободы человека -- я объявляю войну решительно всем, ибо все одинаковые соучастники порабощения человека-царя под иго рабского ярма. Под этим позорным делом с не меньшим рвением трудились и правые, и левые.
Я объявляю войну всем понятиям нашим, всему укладу жизни, рабской науке, рабской религии, рабской морали, рабскому искусству, рабской политике, рабской жизни и рабской смерти.
Вот в чём лежит "пафос религии свободного человека" -- если чутким, простым сердцем своим вы поймёте, что пережито мной и что стоит за этими словами, вы тогда и без этикетки поймёте, к какой "партии" я принадлежу...
Лично никого не принимаю. Во-первых, потому что живу в Финляндии и бываю в "городе" раз в неделю. А кроме того, и по внутренним соображениям: начиная переписку с друзьями, я дал зарок не видеться из них ни с кем -- чтобы не было в дружбе никакой лжи и притворства.
Свободное копирование
