Поздним вечером я сидел на палубе волжского парохода...
Душа -- это "чувствительная пластинка", которая бережно хранит всё, что "увидит" и "услышит". Какая же должна быть душа у тех, кто никогда не видел такого вечера, тёмно-зелёных, засыпающих в вечерней тиши липовых рощ? Широкой речной дали? Кто не слыхал волнующего и успокаивающего пения соловья? Кто вечно видит перед собой серые улицы и бесконечные, однообразные каменные дома? А вместо птиц слушает уличную трескотню, звонки трамваев и свистки автомобилей?
Волга -- и Невский... Липовые рощи -- и охтенская грязь...
И Петроград представляется таким далёким, страшным, бездушным, а люди, живущие в нём, -- несчастными, закованными в цепи пленниками...
Но попробуйте рассказать слепому, как радостно блестит весеннее солнце?
А рассказать так нужно. Потому что впечатления эти так нужны человеческой душе...
Пароход идёт близко к горному берегу.
Тёмная, влажная тень леса широкой полосой давно уже закрыла половину реки.
И как только вечерний свет погас на последних вершинах гор, -- нерешительно, точно пробуждая голос, отозвался нежно в темнеющем лесу соловей. Перестал. Прислушивается.
И всё кругом прислушалось и ждёт. И река, и горы, и люди на палубе парохода...
И вот, смелей и смелей, один за другим, запели соловьи на берегу в старых липах...
Соловьи рассказывают о любви таким же маленьким сереньким птичкам, как и сами певцы.
Но почему же так тревожно бьются, так замирают и радуются сердца людей, подслушивающих эту любовную песнь?
Как будто бы птицы рассказывают лесу, о чём мечтает, о чём тоскует человек. Как хочет он ласки. Как много в душе его невысказанной нежности. Как мечтает он о любви, о милых глазах, в которые не наглядится, о нежных ласках, за которые можно отдать жизнь...
Я смотрю на палубу. Смотрю на людей, притихших на пароходе.
Что они думают? Что они чувствуют?
Тень от леса всё черней. Река блестит синеватым стальным блеском. Зажглись зелёные, красные, белые огни...
По пароходу медленно двигаются тени. И как странно! -- Раньше гуляли по одному или группами, а теперь, в сумерках, двигаются двойные тени...
Я обхожу пароход. Все говорят вполголоса. Пароход громадный. Разбрелись по двое. Так тихо стало...
Ночь надвигается быстро.
Берег кажется чёрной зубчатой стеной. Но это не каменная стена.
Ветер доносит сладкий запах цветов.
А соловьи теперь, не боясь никого, не стыдясь, не робея, поют так громко, так торжествующе звонко, точно они сознают свою победу.
Я вхожу на самую верхнюю палубу. В будке видно неуклюжую фигуру лоцмана. Я один, совсем один на всём пароходе. Но, кажется, никогда так близко не чувствовал я себя к людям, как в эту "соловьиную" ночь!
Пусть я один. Но я так понимаю всем сердцем своим и счастье близких, и несчастье далёких...
В Самаре пересаживаюсь с парохода на железную дорогу. Еду в захолустье киргизских степей Уфимской губ. А потом, от Уфы, опять на пароходе: по рекам Белой, Каме... И снова по Волге от Казани до Нижнего.
Село Давлеканово стоит в степи . Кругом маленькие киргизские деревушки, с маленькими, точно игрушечными, мечетями, -- и бесконечная даль полей.
Село не очень большое, но в нём две громадных паровых мельницы. И несколько десятков каменных домов с садами и огородами. Остальные дома очень плохи.
Мельницы -- немецкие. Каменные дома -- тоже принадлежат немцам-колонистам. Ещё громадное каменное здание -- немецкий клуб.
Немцы живут совершенно обособленно. Их можно сразу узнать по внешнему виду. Особенно женщин. На них удивительные костюмы, взятые из немецких журналов прошлого столетия. Когда смотришь на них, кажется, что ты не в киргизской степи, а в какой-нибудь захолустной местности "фатерлянда".
Мужчины очень вежливы. При встрече любезно кланяются и по-немецки говорят:
-- Морген!..
Уж не знаю, это ли есть "немецкое засилье", -- но несомненно, что "немецкая колонизация" ничего не дала окружающему населению. А немцы-колонисты взяли от этого населения очень много. Паровые мельницы, каменные дома, сады и клубы -- всё это взято с русского населения.
А киргизы, может быть, получили за это "культуру"?
Вот послушайте, какая у них "культура".
В 6 часов утра кумысникам привозит кумыс молодой киргиз. Богатый и "интеллигентный" по сравнению с другими. Лицо у него лукавое, скуластое, но довольно приятное. Он хорошо говорит по-русски. Грамотный.
Я спрашиваю его:
-- Ты женат?
Он улыбается, щурится и отвечает:
-- Нет... кавалер.
Я удивляюсь неожиданному слову: киргиз -- и вдруг говорит, что он "кавалер". Уж не это ли следы "немецкой культуры"?
Потом я узнал, что в Давлеканове все холостые называют себя "кавалерами".
Но киргиз -- кавалер особенный, как выясняется из дальнейшего разговора.
-- Не женат, значит?
-- Одна жена умерла. Одну с табуном прогнал.
-- Как так?
-- А так!..-- смеётся киргиз. -- У нас, как жена не годится -- прогоним, новую возьмём.
-- Куда же та девается?
-- А куда хочет.
-- Ведь это же нехорошо!
-- Хорошо! -- уверенно говорит киргиз.
Я расспрашивал потом других, и мне подтвердили, что это самое обычное явление. Редкий киргиз не прогонит "с табуном" двух-трёх жён, то есть раз пять не побывает "кавалером"!
С одной стороны -- паровые мельницы, каменные дома и любезное "морген" при встрече; а с другой -- косоглазые "кавалеры", которые глубочайшим образом убеждены, что "хорошо" прогнать от себя жену, которой предоставляется "право" идти "куда хочет"... А посреди этих двух крайностей стоят деревянные серые дома русских обывателей...
Видно, в какую глушь ни заберись, всюду натолкнёшься на "политические темы".
Остаётся одно -- уйти в степь.
И я уходил далеко и от паровых мельниц, и от скуластых киргизских физиономий.
Да! Слава Богу! Есть ещё на Руси настоящие "необозримые степи"! Я видел тонкий серебристый ковыль. Слушал, как в упоении заливаются жаворонки в голубом знойном небе. И знаю теперь, что такое "степной воздух", тёплый, душистый, расширяющий грудь, обновляющий все силы человека. Впечатления от степи странно похожи на впечатления от моря: такое же волнение охватывает душу от необозримого, великолепного простора.
И глядя в эту даль -- уже не боишься "немецкого засилья"!
Немцы могут построить две паровые мельницы, но такие степи не для них. Такие дали созданы для русских богатырей!