Я приехал на Новый Афон с очень солидным рекомендательным письмом , в котором, между прочим, было написано: "У подателя такого-то есть очень серьёзная духовная нужда видеть и говорить с пустынниками, не откажите помочь ему своими советами и указаниями найти их на Кавказских горах"...
Фраза о духовной нужде испортила всё!
Как это: с "духовной нуждой" -- и вдруг обращаться не к монахам, а к каким-то "пустынникам"!
И в результате на Новом Афоне мне было сказано, что никаких пустынников они не знают...
Вероятно, я долго бы разыскивал пути, по которым можно добраться до пустынников, если бы случайно, уже на следующий год, не узнал, что тут же, на Афоне, против гостиницы для "чистой" публики, есть каморка и для них.
Была Страстная неделя. В монастырь пришло человек десять пустынников.
Когда я вошёл к ним, они отдыхали после службы. Несколько человек за столом пили чай. Некоторые лежали на нарах. В головах почти у каждого стоял мешок с сухарями: они уже получили это монастырское подаяние.
Я боялся входить к ним. Я думал, что, может быть, неловко с моей стороны врываться к людям, только по необходимости покидающим своё безмолвие; может быть, они не хотят ни видеть, ни разговаривать с "мирским" человеком. Пустынники рисовались мне мрачными, замкнутыми, неприветливыми. Да, кроме того, было жутко как-то от мысли, что увидишь перед собой людей если не святых, то, во всяком случае, вступивших на путь святости.
И первое, что поразило, -- это их простота. Они совсем "как все"! Сразу исчезла тяжёлая неловкость. Простота их невольно передалась мне. Почувствовалось, что и ты с ними можешь быть простым и искренним, как ни с кем.
Мне хотелось побывать в Ажарах -- местности, около которой главным образом живут пустынники .
Я спросил:
-- Нет ли кого-нибудь с Ажар?
-- Я оттуда, -- сказал молодой пустынник о. Сергий. -- Вы хотите побывать у нас?
-- Да. И не знаю, как это сделать.
-- Надо, чтобы вас кто-нибудь проводил. Самому трудно. Хотите, я провожу вас?
-- Но я сейчас идти не могу. Мне бы хотелось не раньше июня. Вас, наверное, не будет здесь?
-- Это ничего. Вы напишите, когда приедете, а я приду.
-- Придёте?
-- Да. Вы так сделайте. Заранее напишите в Драндский монастырь, что приедете такого-то числа. Мне письмо передадут с кем-нибудь. Я приду. А из монастыря пойдём вместе...
Попрощались до июня. Я теперь знал, что найду то, что искал, увижу тех людей, которых увидать было для меня так важно...
От Сухума до Ажар, местности, близ которой на горах живут пустынники, восемьдесят вёрст.
Драндский монастырь несколько в стороне от этой дороги, в двадцати верстах от Сухума .
Свидание с о. Сергием было назначено в Драндах, а потому я не мог из Сухума отправиться прямо в Ажары.
Обстоятельства дали мне возможность перед отъездом в Драндский монастырь видеться с сухумским духовенством.
Прежде всего я стал, разумеется, расспрашивать о пустынниках. Высшие представители белого духовенства сведения о них имели неясные, но в общем относились к ним гораздо симпатичнее, чем монахи.
Моё путешествие вызвало большое сочувствие, но при данных условиях они считали его совершенно невыполнимым. Благочинный, в ведении которого находится Ажарская церковь, прямо сказал:
-- Сейчас нельзя идти в Ажары.
-- Почему?
-- Обвалы! Погода стоит небывалая, почти два месяца с весны идут дожди. Дорога до Ажар узкая, около скал. Падают глыбы камней. На днях около Багадской скалы человека убило; дорогу, кажется, не поправили ещё.
Другой священник предостерегал от грабителей и предлагал переговорить с начальником округа, чтобы до Ажар были даны стражники...
Я выехал из Сухума под проливным дождём.
Дорога совершенно размыта. Шоссе превратилось в жидкую грязь, в которой разбросаны острые камни. Крылья "линейки" обвисли липкой глиной, с плоского верха и со спущенного брезента на колени ручьями льётся вода, но лошади несутся вскачь, и, несмотря ни на что, ехать весело...
Чтобы не выскочить из линейки, приходится держаться обеими руками. Слава Богу, хоть дождь стих, можно откинуть брезент и вздохнуть свежим воздухом...
Не успел я подъехать к гостинице, как ко мне подошёл монах, молодой, с удивительно яркими голубыми глазами:
-- Вы такой-то (назвал он мою фамилию), из Москвы?
-- Да. А вы о. Савватий?
Я думал, что это тот монах, на имя которого надо было писать письма о. Сергию.
-- Нет. Я пустынник Иван, с Брамбских гор. Меня просил о. Сергий встретить вас. Сам он не мог прийти, задержался с огородом; простите его...
На станции Можарка нам с о. Иваном пересадка на дилижанс Сухум--Цебельда .
Ждать не пришлось. Два дилижанса из Сухума на Цебельду уже стояли на станции. Но мест нет! Сидят буквально на коленях друг друга. После горячих споров на разных языках нас усаживают за двойную плату. Меня -- на козлах одного дилижанса, о. Ивана -- на крышу другого. Мой возница, маленький широкоплечий мингрел, спустился куда-то вниз и сел на оглобли, растопырив ноги. На козлах кроме меня сидело ещё три пассажира!
С полпути дорога пошла по краю отвесного обрыва.
Внизу бурно, как водопад, с грохотом и шумом неслась река, и с непривычки всё время казалось, что дилижанс вот-вот упадёт в пропасть... Особенно жутко было на поворотах. Лошади бегут быстро. Перед глазами обрыв. Но дилижанс круто поворачивает, и опять слева стена скал, а справа обрыв к реке...
От армянского села нам предстояло совершить первый небольшой переход пешком: до подворья Драндского монастыря шесть вёрст.
Взваливаем с о. Иваном на плечи сумки и отправляемся в путь.
Дорога идёт по открытому шоссе. Солнце печёт невыносимо, но идти почему-то легко и приятно. Может быть, горный воздух действует так. Может быть, сознание, что вот началось и настоящее путешествие. Плечи ещё не устали, и даже тяжесть от сумки доставляет какое-то особенное удовольствие...
О, за эту дорогу до Ажар я узнал, что такое жажда! Я думаю, во всю свою жизнь не выпьешь столько воды и чаю, сколько за одно такое путешествие! Слава Богу, что почти на каждой версте из скал бьют источники чудесной, холодной как лёд воды.
Около четырёх часов мы были на подворье... Нас встречает послушник Феопемпт.
-- Не выговоришь ваше имечко, -- смеюсь я.
Послушник -- приветливый, бойкий, весёлый парень из средней полосы России. В лице у него много юмора. Глаза немножко лукавые, но главная черта -- безграничное русское добродушие. Глядя на него, хочется улыбаться и говорить в шутливом тоне.
Он расторопно отпирает нам "покои для гостей": две чистенькие комнаты. В одной -- три кровати и стол. В другой -- стеклянный шкап с посудой и одна кровать. Феопемпт всё время посматривает на нас и лукаво усмехается.
Когда мы вошли в "покои", он сказал:
-- А вам, о. Иван, придётся там поночевать... с нами.
-- Почему?
-- Мы экскурсантов ждём. Восемь человек их, и то уж места не хватит.
-- Так что же, -- говорю я, -- вы скорей пустыннику должны место дать, чем каким-то экскурсантам.
-- Да они поблагодарят хорошо, -- добродушно признаётся Феопемпт.
-- А может, мы лучше поблагодарим.
Феопемпт расплывается в широчайшую улыбку, но не сдаётся:
-- Пустынники всегда с нами, а экскурсанты только летом!
-- Ну, это другое дело! -- смеясь, соглашаемся мы...
Утром о. Иван разбудил меня в шесть часов... Как-то само решилось, что надо идти пешком.
О. Иван страшно обрадовался:
-- Вот и хорошо, вот и отлично. Пойдём прямиком, тут до Лат всего вёрст пятнадцать будет... После дождей немножко трудновато, да ничего... испытание сделаем... На крутых подъёмах я вас за палку вытяну, а на спусках за спину будете держаться...
-- А рек переходить не придётся?
-- После дождей в одном месте, пожалуй, вброд надо будет.
-- Я не смогу: у меня голова кружится.
-- И ничего нет удивительного! У пустынников многих, люди привычные, и то бывает. Я перенесу вас на себе...
-- Смотрите! Во мне около пяти пудов...
-- Ничего! Я и два мешка муки перенесу. Бояться нечего.
-- Итак, значит, идём!
-- Идём, идём... Сделаем испытание. Увидим, можете ли вы дальше идти и, главное, подняться на наши горы.
От подворья мы пошли не по шоссе, а задами, спустились вниз, в овраг, по высокой, совершенно мокрой траве. Я сразу промок по пояс. У о. Ивана тоже по пояс почернел серый подрясник. В овраге было холодно и зелень такая густая, что казалось, мы идём не утром, а вечером.
Отцу Ивану, действительно, пришлось переносить меня.
Осторожно поставил на другом берегу и сказал:
-- В вас нет пяти пудов... мешок с мукой тяжелее...
Из оврага поднялись на небольшую гору, потом снова спустились в овраг и табачными плантациями вышли к реке Кодор...
И вот началось моё "испытание"!
Я выдержал его блестяще! Не только взошёл на гору, но о. Ивану ни разу не пришлось втягивать меня за палку или подставлять спину.
Я устал, сильно устал. Но не ожидал от себя такого успеха и потому чувствую особую бодрость.
О. Иван сияет от удовольствия и говорит мне:
-- Испытание выдержали. Слава Тебе, Господи... После такой горы идти по шоссе за отдых покажется...
Первую версту по шоссе мы шли так быстро и легко, как будто бы только что вышли в путь. Да и вид кругом заставляет забывать об усталости. Вся долина с белой как снег рекой посредине открывается перед глазами. Такой простор, такая роскошь природы, что не только усталость -- всё решительно забываешь на мгновение и чувствуешь себя частью, невидимо связанной с этим чудесным миром, и вечность свою вместе с ним. Вот куда надо посылать всех мёртвых духом. Воскреснут!
Свободное копирование
