Напечатание рассказа "Мать" сопровождалось следующими обстоятельствами.
Этот рассказ был послан мною в "Русскую мысль", В. Я. Брюсову, который редактировал тогда беллетристический раздел журнала. Через некоторое время я получил от него письмо, где он одобрительно отзываясь о рассказе сообщает, что с рассказом почему-то пожелал ознакомиться П. Б. Струве. После напечатания "Антихриста" и исключения меня из Московского религиозно-философского общества за безнравственную жизнь круги близкие к Совету общества встали ко мне в столь враждебное отношение, что смысл желания П. Б. Струве "ознакомиться" с моим рассказом был для меня ясен. И действительно через несколько дней я получил рассказ обратно. В это время я перешёл на нелегальное положение и жил по паспорту В. П. Платонова. Я взял свой рассказ "Мать" и послал его в "Русское богатство" от имени "В. П. Платонова". Рассказ был принят.
В мартовской книжке "Русского богатства" напечатан мой рассказ "Мать" под псевдонимом "В. Платонов". Мне пришлось прибегнуть к этой маленькой "конспирации" в виду того, что "мистику Свенцицкому" ход в толстые, большею частию партийные журналы, закрыт. Вот я и решил установить "единообразие" для своих беллетристических произведений и всех их подписывать "В. Платоновым", отмежевавшись, таким образом, от публициста Свенцицкого... Для Вас, думаю, это безразлично.
Я хочу "созерцать" Царицын издали, потому решил переехать за Волгу .
Отправляюсь искать "квартиру".
Вхожу в первый дом. Со всего двора сбегаются ребятишки и безмолвно осматривают меня со всех сторон. Какая-то баба несла воду. Она останавливается и замирает, как статуя. Наконец, является хозяйка.
-- Вам квартиру?
-- Да, квартиру.
-- Та-ак...
И она смотрит на мою шапку, на рукава пальто, а особенно долго на башмаки.
Мне делается неловко, и я говорю:
-- Можно посмотреть?..
-- Можно... отчего же... -- тянет она, не спуская с меня испытующего взгляда. -- А семейство большое у вас?
-- Никакого семейства нет... я один.
-- Та-ак... -- тянет баба и ещё упорнее разглядывает мои ботинки.
Я уже вижу, что она "сомневается" во мне. И чтобы хоть немного успокоить её, говорю:
-- Ко мне будет прислуга ходить...
-- А сами-то вы здешний?..
-- Нет... то есть собственно я живу здесь... но родился не здесь, -- путаюсь я.
-- Та-ак, -- зловеще тянет баба. Я совсем теряюсь и чувствую, что я "подозрителен" -- в высшей степени "подозрителен"
Баба пропускает меня вперёд, сама идёт сзади, и я чувствую на спине её взгляд.
"Квартира" оказывается грязная, скверная и неудобная.
Говорю: "не подходящая". Выхожу на улицу и начинаю "искать" дальше.
Из ворот выбегает баба и кричит:
-- Вам квартиру что ли, а?
-- Да, да! -- говорю я обрадованно.
Подхожу. Баба молча выжидает моего приближения.
"Господи, -- думаю я, -- неужели опять то же?"
А баба, точно по команде, опускает свой взгляд на ботинки, и начинается:
-- Вы здешний?.. А семейство большое?.. Одинокий?.. Та-ак!..
Но всякой пытке бывает конец. Наступил конец и этой. Нашёл новенький хорошенький дом, кругом ни души: как раз для "одинокого". Хозяин живёт в городе, сапожник.
Еду в город.
У меня есть некоторый "козырь". Я знаком с здешним батюшкой. Разумеется, пускаю свой "козырь" в ход с первых же слов.
-- Мне батюшка советовал снять вашу квартиру, -- важно говорю я.
Сапожник одобрительно кивает головой.
-- Я буду хороший жилец, -- спешу я на всех парах заслужить его "доверие", -- тихий, одинокий, стряпать не буду.
-- Не будете?.. -- подозрительно косится на меня хозяин.
-- То есть буду... только у меня керосинка. Понимаете, эдакая небольшая керосинка... Потом к батюшке буду ходить... Батюшка -- мой хороший знакомый, я у него остановился... То есть, собственно, ещё не остановился... но хочу остановиться...
Я путаюсь. Хозяин поматывает головой...
-- Вы чем же занимаетесь?
-- Я писатель...
-- Та-ак...
-- Я в газетах пишу!.. -- стараюсь я изо всех сил.
Наконец, с грехом пополам, всовываю ему задаток и ухожу...
Снял!
На следующий день с возом, нагруженным всяким скарбом, переезжаю в свой особняк.
Переехали на перевозе. Вязнем в песке. Впереди медленно тащится воз, сзади иду я.
И вдруг навстречу хозяин.
-- А я вас поджидаю. Получите-с задаток назад. Не согласен-с.
Я столбенею...
-- Но как же вещи? И вообще... Это безобразие!.. -- бормочу я.
-- Не могу-с!
-- Да почему же?
Он начинает рассказывать про какую-то телеграмму. Но я вижу, что просто я кажусь ему подозрительным.
-- Я не жулик, право же, не жулик, -- начинаю я с жаром убеждать его, -- и батюшка меня знает. Я литератор. И сочинения у меня свои есть. Вот приедем, я вам покажу... Я буду очень тихий жилец... И потом, это чорт знает что такое... Куда же теперь мне деваться с вещами?!
Мало-помалу хозяин "входит в моё положение", и мы едем. Вот и особняк.
Начинаем разбирать вещи. Лицо хозяина проясняется. Он умильно смотрит на три моих стула, стол и две кастрюли и говорит:
-- У вас и обстановочка есть... А я думал, вы одинокий!
Я расставляю свою "обстановочку" и, чтобы придать себе ещё больше весу, говорю:
-- Кровати у меня нет, но мне её привезёт батюшка.
Хозяин относится к этому с видимым недоверием. И спрашивает:
-- А вы давно в царицынских газетах пишете?
-- Я не пишу, но буду писать.
-- Будете ещё! -- с явной иронией говорит он.
-- Ну да... Я раньше писал... В другой газете писал. А теперь буду в этой.
-- В другой писали...
-- И в журналах... И у меня есть несколько отдельно изданных книг...
Хозяин смотрит на меня в упор. И в глазах его я читаю: "Знаем мы, что ты за птица!"
Положение моё становится невыносимым.
-- Давно здесь живёте-то? -- доканывает он меня.
-- Третий год... То есть я не живу. Но бываю...
-- Бываете?..
-- Да, бываю. Я был в Москве и Петербурге. А здесь у меня друзья... даже родственники. Я одинокий человек...
Я чувствую, что пропал. Совершенно пропал. Что хозяин мне не верит ни на грош. И что впечатление от моей "обстановочки" рассеялось, как дым.
Но в эту самую минуту случилось почти чудо.
От батюшки привезли кровать. А через несколько минут и сам он показался собственной своей персоной.
Хозяин посмотрел на меня с уважением. И сам я приосанился, как настоящий литератор.
Батюшка задал ему несколько хозяйственных вопросов и спросил меня, не хочу ли я ехать кататься в лес. Я согласился. Батюшка пошёл за лошадью. Хозяин совсем примирился со мной.
-- Так вы, значит, с батюшкой в приятельских отношениях? -- сказал он.
И я почувствовал, что наконец-то он мне верит. И что теперь уж мы будем с ним приятели...
Всё время, пока я искал квартиру, -- я вспоминал своё посещение каторжной тюрьмы: то же оглядывание с головы до ног, то же ощупывание глазами, то же тяжёлое, упорное недоверие и скрытая мысль, что ты "подозрительный".
Полно, уж не превратилась ли вся русская жизнь, в смысле этого взаимного недоверия, -- в каторжную тюрьму?
Ведь "реакция" заключается в недоверии к обществу. Ну а общественная реакция -- не заключается ли она в недоверии друг к другу? И когда теперь человек подходит к другому, его обязательно осмотрят от шапки до ботинок и подумают: ой, жулик!
А более испуганные обыватели, вот те самые, которые живут в "особняках", за Волгой, подумают другое: уж не беглый ли?
Суть одна: не верят друг другу. Потому и "разделились", потому и стали все "сами по себе".
Но ведь это философия!
Как никак, квартиру, с Божией помощью, снял. И теперь начну наблюдать Царицын. О том, что я в нём "издали" увижу, -- буду рассказывать вам без прикрас.
Свободное копирование
