Мне пришлось посетить в Сибири одну каторжную тюрьму.
Начальник тюрьмы очень охотно разрешил мне ознакомиться с её внутренним распорядком. И даже допустил подробно осмотреть мастерские, в которых работают каторжане. Надо сказать, что начальник этот отличался редкой гуманностью: недавно его перевели куда-то...
Он держался того взгляда, что в тюрьме надо как можно шире поставить отдел мастерских. Это -- лучшее средство "успокоения" арестантов. Тюрьма превращается тогда в большой работный дом. Заключённые мало-помалу входят в колею рабочего человека -- их не доводит до сумасшествия и отупения бездеятельное однообразие долголетнего заключения.
И действительно, за время своего недолгого "начальствования" он сумел поставить на широкую ногу тюремные мастерские. Длинный ряд комнат был отведён под столярные, токарные, плотничные работы. Появилась целая мастерская "художественных работ", в которой выжигали по дереву, лепили, рисовали масляными красками. Любителям садоводства предоставлено было возиться в тюремном саду.
Я слышал, что с уходом этого начальника в тюрьме начались совсем другие порядки. Работа в мастерских сокращена больше чем наполовину, а единовременно с этим из тюрьмы заключённые стали писать на волю тяжёлые, тоскливые, жуткие письма...
В Тобольске... начали обращать исключительное внимание на тюремные мастерские. Очень скоро тюремные работы получили прекрасную постановку и широкое распространение. Всё это живо захватывало заключённых. Я никогда не забуду вечника, бывшего депутата Пьяных, в столярной мастерской. Он и его сын (тоже "вечник") работали вместе . Лица были оживлённые, счастливые, не верилось, что это -- люди, запертые в каменный ящик на всю жизнь.
Но такое самочувствие заключённых, очевидно, показалось "вредным" -- "мастерские" остались, но "каторга" начала выражаться в невыносимо тягостном режиме...
Мне несколько раз приходилось бывать в Тобольске и беседовать с местным тюремным инспектором.
На всякую жалобу о тягостном душевном состоянии заключённого этот, в общем, по нынешним временам гуманный инспектор всегда отвечал:
-- У нас каторжных работ не существует.
Это верно в том смысле, что работа на каторге заменяется беспросветным, отупляющим тюремным заключением.
Любопытный символ "совершенствования тюрьмы" я видел в Тобольском музее . В нисходящем порядке висят на стене кнуты, предназначенные для телесных наказаний в тюрьмах.
Начинается с кнута кого-то из первых царей "дома Романовых" и кончается почти современными. Древний кнут громадной длины, почти в руку толщиною: кажется, ударь им современного человека -- и с первого же раза он отдаст Богу душу. Чем ближе к нам, тем кнут делается меньше -- почти исчезает вовсе.
Это было в Сибири, в одном отвратительнейшем захолустном городе.
Пожалуй, не менее отвратительном, чем Царицын. Только здесь всё покрыла серая пыль -- и людей, и улицы, и небо, -- а там тяжёлый холодный туман. Но тюрьма стоит на высокой горе, и туман до неё не доходит.
Я приехал "на свидание" с близким мне человеком .
Исполнил все формальности и в определённый назначенный час подошёл к громадным железным воротам. Говорят, они весят четыреста пудов.
Часовой за решёткой оглядел меня с ног до головы и спросил:
-- Вы к кому?
Я сказал.
Он снова оглядел меня с ног до головы и стал докладывать по телефону в контору.
Потом отпер ворота и впустил меня. Контора во втором этаже. Я стал подниматься по грязной каменной лестнице, а часовой всё время стоял внизу и смотрел мне в спину -- пока я не отворил дверь и не вошёл в контору.
В конторе какой-то человек в форме спросил меня:
-- Вы к кому?
И он так же, как часовой, осмотрел меня с ног до головы.
Я сказал.
-- Сейчас доложу начальнику.
И вот, наконец, я встретился с своим другом.
Начальник -- очень любезный человек. Мы сидим у него в кабинете, в креслах и разговариваем. Около нас стоит чиновник. Он держит себя очень деликатно. Старается показать, что не слушает. Но мне всё время кажется, что и он, и начальник следят за каждым моим движением.
Мимо тюрьмы идёт крестный ход.
Начальник говорит мне:
-- Не хотите ли посмотреть наше торжество. Сегодня принесли в город чудотворную икону из монастыря и служит архиерей .
Мы все подходим к окну. И мой друг, арестант, тоже подходит. Мы смотрим в окно на длинную торжественную процессию. Слышно сквозь закрытые окна, как поют певчие. Мы стоим с моим другом совсем рядом, плечо в плечо. И я вижу, как начальник изредка, боком взглядывает на нас. Я невольно отодвигаюсь, чтобы он не подумал, что я хочу воспользоваться моментом и передать что-нибудь арестанту.
Через полчаса свидание кончилось. Чиновник любезно проводил меня до двери и смотрел мне в спину, покуда я не сошёл вниз, там встретил меня часовой и довёл до железных ворот. Я шёл впереди -- он сзади.
Много пережил я в тюрьме в этот день. Но самое сильное и тяжёлое было вот именно это всеобщее, упорное недоверие. Все смотрят, точно ощупывая, обыскивая, подозревая. И начальник, и служащий были очень корректны, предупредительны и вежливы, но за всей этой любезностью я видел, что "по долгу службы" во всяком посетителе, а в том числе и во мне, видят человека немного "подозрительного".
Мне кажется, если бы я попал в тюрьму, то больше всего страдал бы именно от этого. Так и хочется сказать: ну обыщите, осмотрите и перестаньте же, наконец, смотреть...
Свободное копирование
