В Москве, в одном собрании, где были самые разнообразные люди, "ищущие Бога", некий, как принято его называть, "известный толстовец" Бирюков читал реферат . Не помню, как он назывался, но содержание было: история христианства, или, вернее, сектантства.
"История" освещалась, разумеется, с "толстовской" точки зрения, и основная мысль была та, что история сектантства, собственно, и есть подлинная история христианства. И что основной нерв, объединяющий все главнейшие христианские секты, -- учение о любви.
Конечный вывод: не надо ни Церкви, ни догматов, ни культа, никаких "умствований" -- ни "метафизики", ни аскетизма, -- надо просто любить людей.
"Известный толстовец" в своём реферате обнаружил изумительное, почти невероятное невежество и полнейшее незнание предмета, о котором шла речь.
Не говоря уже о "выводах" и "пробелах", он допустил ряд таких "неточностей", за которые даже в VI классе гимназии ставят двойки, -- помню, что одна "неточность" касалась года смерти Гуса!
Начались "прения".
И вот, тоже небезызвестный в Москве философ Вышеславцев , вооружившись фактическим материалом, в весьма ядовитых, хотя и несколько "кудрявых" выражениях, вывел "известного толстовца" Бирюкова на свежую воду и уличил его в невежестве. Слова "кудрявого" московского философа Вышеславцева были встречены собранием с глубоким сочувствием.
Я никогда не забуду лица "известного толстовца" в эту минуту!
Куда девалось "смирение", "непротивленский" тон! Проповедник "только любви" прямо преобразился...
Мне не приходилось после никогда, ни у кого видеть на лице выражения такой тупой, упрямой злобы -- как на лице этого "проповедника".
Мёртвые, формальные слова кончились -- человек показал свою душу.
И если вы услышите, как кто-нибудь говорит о любви, скорей наступайте ему на ногу и наблюдайте...
Я, в качестве "соловьёвца", прочёл в Москве пять публичных лекций о Толстом. "Толстовец" Ив. Трегубов в ответ прочёл "разбор" моих лекций. И мы жестоко поспорили .
Несколько раз мне приходилось видеть Боборыкина в московском "Литературно-художественном кружке" . И я не могу себе иначе представить его, как окружённым группой спорящих и волнующихся людей.
И общее впечатление от него: удивительно живой старик!
Это большая похвала. Живой старик -- живой писатель. Дай Бог всем сохранить к глубокой старости столько душевной энергии, бодрости, молодости. А писателям -- такую "верность себе" и своему призванию.
А близость мировой войны засвидетельствована... В 1907 году я лично слышал публичную речь по этому вопросу Маклакова (в здании консерватории) и кн. Г. Н. Трубецкого (в "Лит.-худ. кружке").
Свободное копирование
