Меня иногда неотразимо тянет уйти куда-нибудь в египетскую пустыню и там отдаться всем сердцем и душою служению в Духе, -- это бывает особенно сильно, когда внешняя, косная, бездушная эмпирия стоит здесь на пути религиозного дела. Теперь я не чувствую этого -- и мне хочется служить Господу Богу моему в самой жестокой, самой суетной жизненной борьбе.
Господа судьи и сословные представители! Ко мне предъявлено обвинение в том, что в статье "Открытое обращение верующего к Православной Церкви", напечатанной в 8 "Полярной звезды", я призываю войска к неповиновению законной власти.
Я заявлял на предварительном следствии и повторяю здесь: виновным себя не признаю; войска к неповиновению не призывал; обращался к одной только Церкви...
Г-н прокурор заявил, что, если бы я желал обратиться не к войскам, "а действительно к Церкви", я никогда не напечатал бы статьи в журнале с тиражом в 15 000, "где её может прочесть всякий, а написал бы письмо митрополиту, обер-прокурору или в Св. Синод".
Г-н прокурор не имеет даже смутного представления о том, что такое Церковь: называть Церковью обер-прокурора -- равносильно кощунству!..
Церковь -- тело Христово, это центр Добра: всё положительное стремится к ней, всё она принимает в себя. Только святое, Любовью соединённое, апостольским служением проникнутое, может входить в эту Святую, Соборную, Апостольскую Церковь. Вне Христа, вне Церкви не может быть ни Истины, ни Добра, ни Красоты. Я знаю, это безгранично расширяет границы Церкви, но и безгранично суживает их. В них может не войти обер-прокурор и найдёт своё место творчество Бетховена. Мир в своей борьбе стремится к этому творческому источнику жизни -- к Церкви. Мир -- становящаяся Церковь!
Невидимая для ослеплённых глаз, сияющая незримым божественным светом, она одна абсолютное начало жизни.
Вот к какой Церкви я обращался; вот какую Церковь умолял я спасти меня от тяжёлого кошмара. И вот почему я не послушался свящ. Аггеева и других, когда они уговаривали меня не печатать "Обращение к Церкви". Я сказал им -- и готов повторить это здесь, ибо веры своей не постыжусь, -- я сказал им: "Не знаю, как ответит мне Церковь эмпирически, -- если настало время, огонь сойдёт с неба"!
Г-н прокурор усиленно добивался от свящ. К. М. Аггеева, не хотел ли я, чтобы "Обращение" распространилось возможно шире. Заявляю -- пусть слышит г. прокурор: да, хотел! Хотел, чтобы узнал о нём весь мир, чтобы прочли его и все солдаты. Хотел потому, что верю -- только путём совместной молитвы, личного подвига, братской помощи Церковь из невидимой может стать видимой, как в первые века.
Я был привлечён к ответственности за статью "Обращение верующего к Православной Церкви". Обвинение было предъявлено по 129 ст. Дело слушалось в Петербургской судебной палате. Прокурор доказывал, что я обращался не к церкви, а к войскам, так как если бы желал обратиться к Церкви, то представил бы докладную записку митрополиту Антонию или обер-прокурору.
И вот мне, тогда ещё студенту, пришлось объяснять прокурору палаты, что "Церковь" и "обер-прокурор" -- не одно и то же.
Но в известном смысле я был неправ -- я рассуждал с "идеальной" точки зрения. Прокурор исходил из факта.
Если Церковь есть "департамент", то ясно, к какой партии она должна принадлежать. Ведь "департамент духовных дел" есть составная часть "правительства". А посему, как самое "управление" церковное, так и те общественные группы, которые к нему "примыкают", -- должны принадлежать к партии правительственной.
"В начале 1906 года идеалист-христианин В. П. Свенцицкий прислал мне нервами исстрадавшейся души написанное "Открытое письмо" по поводу тех ужасов, которые пережила Москва за неделю вооружённого восстания. Глубоко возмущённый тем, что кровь лилась с одной стороны во имя Христа... В. П., для которого вера во Христа -- всё, умоляет Церковь прийти на помощь его страданиям... Подождите, говорили мы, лучшего времени. Теперь вы не услышите голоса Церкви, а если и ответят вам от имени последней, то это могут быть самозванные речи. -- "Я не знаю, в каких эмпирических формах услышу я голос Церкви, но я верю, что его услышу. Я не могу ждать более, психологически не могу". -- Мы замолкли. Мне казалось и тогда и теперь, что всем нам было как-то стыдно; пред нами сидел человек той веры, которая способна горы двигать, а мы холодным скептицизмом невольно усиливали боль его души...