Дорога длиною в жизнь - 42

Выше я писал, что Минторг был моим звездным часом. И это конечно правильно. Но там я был в замкнутой среде, и знали меня только свои. Здесь я вышел на республиканскую арену. Меня знали в каждом районе республики. Ко мне приходили не только руководители районных звеньев Агропрома. Очень часто, чтобы выбить какие-нибудь дополнительные ресурсы ко мне не гнушались приходить и первые секретари райкомов.

 Зная, что я по тогдашним понятиям «фаворит» Главного, общались они со мной достаточно вежливо и обходительно. Такой же подход сохранялся и в тех редких случаях, когда я попадал в район. Я мог бы решить очень многие вопросы для себя лично, но мне, почему-то и в голову не приходило использовать коньюктуру для личных дивидендов. Очевидно, я полагал, что существующее статус-кво сохранится навсегда. Не сохранилось. И я вышел из этой системы, как выходят при пожаре.

Через многие годы, встречаясь с бывшими сослуживцами, которые на должностной лестнице стояли много ниже меня, я искренне удивляюсь, сколько вопросов они смогли решить для своего будущего. Что касается меня, то я был искренне доволен своим тогдашним положением. Не нуждался. Принят в обществе. Смог решить небольшие вопросы улучшения жилья путем обмена. Я уже знал многих маклеров и в принципе понимал технологию этого действа.

Мой друг был прав, обсуждая со мной целесообразность перехода в Агропром. Здесь я действительно стал т.н. фигурой республиканского масштаба. Пусть я ничем особенно не воспользовался для себя, но в глазах местного бомонда со мной уже надлежало вести себя, как минимум на равных, а зачастую и как со старшим.

Конечно, обидно, что я ничего весомого не смог сделать для себя. Но заработанная репутация все же не раз сгодилась в последующем.

Особое место в эпохе Агропрома, принадлежит его руководителю.

Наши взаимоотношения строились вроде бы на дружеской основе. Но нередко возникали и серьезные осложнения. Я их целиком и полностью отношу на крайне несдержанный характер шефа. Он родом из Ланчхути. Попав в Тбилиси, еще в школьные годы, не имел своего ни кола ни двора. Вырос на улице и хорошо знал все ее законы и правила.

 В последующем ему удалось окончить институт, проявлять упорство и терпение на каждой работе, которую приходилось делать и мало-помалу выбиться в элиту. Он обладал особым таланом заводить знакомства с высокопоставленными лицами, и даже устанавливать с ними достаточно дружеские отношения, что было очень важно и для формирования карьеры и для ее сохранения.

Но юность и среда, в которой она прошла, манера общения и ее атмосфера, видимо остались в нем навсегда.

В результате этого, его общение с подчиненными лицами весьма часто было очень резким (вплоть до грубости) причем на очень повышенных тонах и публично. По натуре он был не злой человек, так что чаще всего дело кончалось этими нахлобучками.

Но для меня, даже когда дело не касалось меня, подобные сцены были крайне удручающими. Хотя с его точки зрения он был крайне милостив ко мне. Поэтому он был в крайнем недоумении, если я, попав под горячую руку и тоже получив, немного жару, почему-то надувал губы. Ведь я так был обласкан.

Причем, надо честно признать, что добрых жестов наверняка было больше. Но я, прошедший уже другую школу, не хотел ни того ни другого. Я вновь начал чувствовать себя, как «гвоздик не от этой стенки». При этом следует сказать, что все неудовольствия, которые мне пришлось выслушивать, никогда не касались моей основной работы. Все и всегда было связано с подготовкой очередного доклада. Я это воспринимал с огромной обидой. У него был большой штат помощников, а я не был помощником. Я был начальником главка. И так занимаюсь не своим делом, так еще ругать меня за него?

 Однажды мы вдвоем с его помощником были у него в кабинете и совместно работали, над каким-то текстом. Он разошелся более обычного. Не совсем понятно было, на кого он кричал: на своего помощника, или на обоих. Вдруг я почувствовал, что воспринимаю это, как прямое оскорбление, и если сейчас же что-то не сделаю, то потеряю сознание, или вообще сдохну! Я поднял голову, положил на стол ручку и сказал очень громко:

«Чего Вы хотите? Хотите, я сейчас встану, выйду в эту дверь, и никогда больше в нее не войду. А заявление пришлю через секретаря!» Воцарилась тишина. Я до сих пор не понимаю, как он, при своем «диком» характере не сказал: иди, а точнее «пошел вон!» Даже я, если кто-нибудь из моих сотрудников, посмел бы себя так вести, и сказать мне такое, ответил бы: «иди!» Он хорошо увидел, что я дошел до края и это не был пустой разговор. Видимо все же, он потерять меня не хотел.

 Я на самом деле бы ушел, навсегда, сломав свою жизнь, семьи и всех близких. На такие должности попасть без санкции Ц.К. было невозможно. Да и на любую другую руководящую работу тоже. Я через эту процедуру проходил при приеме на эту работу. А ведь у меня не было никаких запасных позиций. Но очевидно человек иногда доходит до такого уровня, что готов и жизнь поставить на кон!

У нас пауза очень затянулась. Увидев, что я больше не беру ручку в руки, он меня спросил: «ты что и этот текст заканчивать не хочешь?» (а выступать надо было на следующий день.) Я ответил, опять, наверное, дерзко: «Плохо же Вы меня знаете. Если бы даже я насовсем ушел, то все равно свою работу бы закончил, а сейчас я пока здесь». Кое-как мы закончили эту работу и разошлись. Больше он никогда на меня не кричал. Видимо, окончательно пришел к выводу, что я не благодарный человек.

Отношения вошли (почти) в более привычное для меня русло. Не было большой близости, но не было и незаслуженных взбучек. Его помощник много лет удивлялся, как я посмел сказать такое всесильному тогда функционеру.

Мне много раз удавалось создавать для него особо удачные тексты. Однажды в Москве, после очень удачного выступления в ЦК КПСС, он очень растрогался и сказал: «Я вынужден честно признать, что без тебя, я бы так не выступил. Все. Вот мы сейчас приедем, я пойду к Первому и упрошу его сделать для тебя квартиру». Он возвращался поездом. Дорога длинная. Наверное, забыл обещание.

 К сожалению, я с годами научился, не слишком доверяться обещаниям сильных сего мира. Возможно, есть исключения. Но, в конечном итоге сделанным оказалось только то, что я сам сделал.

Мне до сих пор очень трудно дать однозначную оценку шефа, в части его отношения ко мне. Он слишком много места занял в моей жизни. Я не исключаю, что он мог сказать моему новому другу в этом конгломерате, что надо немного присмотреть за этим парнем.

Меня всегда коробило, что он ко многим, даже своим старым друзьям, если они были ниже по рангу, относился очень хорошо по сути, но по форме, как русский классический барин к своему холопу, даже любимому. Я как-то выпадал из этой обоймы, поэтому отношения со мной для него тоже были не совсем простыми, или легкими. Мне однажды передали его высказывания по этому поводу.

Возможно, что я был, не совсем прав в своих отношениях. Будь все по-другому, может он более охотно решил бы некоторые мои проблемы.

Без малого 25 лет прошло, как закончилась наша совместная работа. Но связь между нами окончательно пока не прервана. Во времена Гамсахурдиа, он был вынужден уехать в Москву. Я несколько раз слетал к нему, желая как-то, по возможности, поддержать. А работал я уже в другом министерстве.

Однажды вызывает меня министр и говорит; «Вот список от президента Республики. В нем лица, которые посещали «врагов нашего народа» (Во врагов тогда записали всех крупных руководителей прошлого). Оказывается, что Вы дважды посещали бывшего шефа. Всех лиц, из этого списка предложено уволить. Я ответил: «в списке неточность. Не два, а три визита должно быть. Во-вторых, даю Вам слово, что, если Вас уволят, я и к Вам тоже поеду». Такое объяснение удовлетворило президента, и он разрешил оставить меня на должности.

Возвращаясь к своей оценке личности моего многолетнего руководителя, должен сказать следующее.

Свое главное обещание в части квартиры, он не выполнил. В то же время я, по существу, получил полную свободу действий по работе с ресурсами. А ведь это была святая святых всей отрасли. Однажды он предупредил меня: запомни, что ресурсы – это позиция моя. Но я доверяю тебе. Однако знай, если хоть у одного человека в республике возникнет мнение, что ты самостоятельно, без меня можешь решить вопрос выделения кому либо даже одного трактора, или автомашины, знай, что будешь уволен немедленно.

 Таковы правила игры. А правила игры я понимал и соблюдал их всегда очень точно. Так что по этому поводу недоразумений за все годы у нас никогда не было. Первые годы из районов зачастую приходили жалобы на меня. В особенности от друзей шефа. Разобравшись с расчетами, я понял, что многие из них пользовались необоснованными льготами.

 Но я хорошо готовился, и почти всегда выигрывал любые разборки. В особенности при поддержке шефа. Иногда он выходил из себя и кричал, поддерживая жалобщика. Но вникнув в расчеты, он понимал, что нельзя рушить систему, и поддерживал меня. Иногда поручал мне добавить им что-нибудь из резерва. В эти закрома я старался особенно не соваться. Только напоминал, что годовой резерв, вы съели за квартал, или два.

Постепенно на местах поняли, что выиграть у меня - вопрос бесперспективный. Я все, в пределах возможного, старался делать честно, по расчетам. Лучше дружить. К тому же я постепенно становился своим, табло чужака потихоньку стиралось и все старались не создавать лишних проблем.