Школа № 151

10. ШКОЛА НОМЕР 151

В 1951 году нашу улицу заасфальтировали и посадили деревца. Я про это уже писал. Поставили фонари. Поскольку улица была тупиковой, транспорт нас почти не беспокоил, и мы ходили по проезжей части, играли в футбол и хоккей. По вечерам девочки, взявшись под руки, по двое или по трое ходили по тротуарам или прямо по мостовой. Смеялись, о чем-то говорили, шептались. Говорить друг с другом они могли бесконечно. В желтом свете фонарей они были прекрасны, как феи. Шла зима. Падал крупный снег, ослепительно сверкая в свете фонарей. Медленно кружась он падал на лица девочек, на их меховые воротники и шапочки. У нас было раздельное обучение, и девочки казались нам заоблачными существами, хотя внешне мы относились к ним пренебрежительно.

Во времена моей учебы на Ордынке, т. е. во втором классе, ребята тоже относились к девчонкам снисходительно-пренебрежительно. Если кто-нибудь заводил знакомство или просто проявлял интерес к девочке, то его дразнили: «тили-тили тесто, жених и невеста!»

В 5-6 классах отношение почти не изменилось. Общаться с девчонками казалось ниже нашего достоинства, правилом плохого тона. Соседок по лестничной клетке можно было дергать за косы, дразнить, причем их братья на людях активно поддерживали такое отношение. В 7-8 классах что-то стало меняться. Большинство ребят продолжало считать, что общение с девчонками есть признак слабости, а слабость - вещь недопустимая для настоящего мужчины. Однако некоторые ребята начали проявлять интерес к девочкам. Володька Крючков говорил, что лучший способ привлечь внимание девочек - показать свое умение кататься на коньках или на пляже вовремя продемонстрировать свое умение хорошо нырять и плавать. Вовка знал, о чем говорил.

В 9-10 классе наши компании начали перераспределяться. Создались содружества, ходившие на танцы. В этих содружествах бесконечно говорили о девицах, сложных отношениях, встречах. У них были свои интересы и проблемы, которые остальных ребят пока мало интересовали.

На экраны кинотеатров вышел кинофильм «Бродяга», с Раджем Капуром в главной роли. Все ребята напевали песню из кинофильма: «Бродяга я а-а…» и представлялись бандитом Джагой: «Если ты меня обманешь, тебя ждет это…» Фильм трогал своим сюжетом. Индия там показана совсем не такой, какой я ее помнил. Правда, я там был очень мало и будучи совсем маленьким. Особенно мне нравилась сцена преследования и динамичная музыка, ее сопровождавшая. К моему большому удивлению, музыка оказалась не индийской, а чардашем Монти. Запомнилась песенка и танец индийской девушки из кофейни: «Раз, два, три, на меня ты посмотри. Раз, два, три, я прекраснее зари…»

Потом появился кинофильм «Возраст любви» с Лолитой Торес. Молодая энергичная порывистая, Лолита пела про «Каимбру, город студентов», про любовь. На всех городских катках и танцверандах из репродукторов звучал голос Лолиты. Её голос ассоциируется с золотым временем моего детства. Недавно Лолита умерла. Ушла целая эпоха из моей жизни.

В тот год мы купили телевизор «КВН – 49». Я все вечера не отходил от малюсенького голубого экрана. В жизнь вошло чудо прогресса. Сказка про волшебное зеркальце, или блюдечко с голубой каемочкой. Я давно знал о существовании телевизоров. Отец еще в Нью-Йорке в каком-то офисе видел это чудо и рассказывал мне. По его словам, тогда телевизор представлял собой очень дорогое и громоздкое устройство. Теперь этот не очень большой ящик с экраном стоял у нас дома. Купили специальную круглую пустотелую линзу из оргстекла, наполнили ее водой, укрепили перед экраном. Отныне можно было смотреть передачи издали, от самого стола, никому не мешая. Жить стало интереснее. Тогда телевизоры были редкостью, и почти каждый вечер у нас собирались наши соседи и мои товарищи. Часто случалось так: соседи хотели смотреть кино, а ребята спорт. Решение вопроса зависело от состава присутствующей публики. Если приходила соседка тетя Маша, то все смотрели кино, если же Колька, то все смотрели спорт. А когда были и Колька и тетя Маша, то никто вообще ничего не смотрел. Возникал большой скандал. Мама наблюдала за этим со стороны, не вмешиваясь. Ей никого не хотелось обижать. Впрочем, эти воспоминания, скорее всего, относятся к более позднему времени, когда появилась вторая программа.

Новопесчаная улица застраивалась и заселялась. Однажды, когда мы с ребятами шли по тротуару, навстречу попались два очень высоких, широкоплечих мужчины. Вовка толкнул меня в бок: «Смори, это борцы Коткас и Мазур. Они живут где-то на нашей улице». Я присмотрелся, действительно, они. Спортсменов было трудно узнать в дорогих костюмах, белых рубашках и галстуках. По телевизору я их видел в спортивных трико. Их имена тогда гремели: чемпионы по классической борьбе! Говорили, что на нашей улице жили еще какие-то спортивные знаменитости. Когда произошла большая драка между молодежью с нашей улицы и ребятами из Чапаевского переулка, то наших изрядно побили. В классе поговаривали, что если бы в драке участвовали Мазур, Коткас и другие спортсмены, то исход драки был бы иной.

В моду стал входить канадский хоккей. Ребята понаделали себе клюшек из толстой фанеры и без коньков играли прямо на покрытой снегом мостовой. Мне купили лыжи и синий байковый лыжный костюм. Мы катались на лыжах в парке за речкой Таракановкой. Таракановка обычно покрывалась льдом, но на самой середине речки вода не замерзла. Именно туда, под лед, я угодил лыжами, съезжая с покатого снежного склона. Лыжи сломались. Мама очень ругалась, ей не было жалко лыж - она огорчалась, что я такой «непутевый». У некоторых ребят имелись финские лыжи и крепления «ратефелы» с ботинками. Это был высший шик, а мы крепили лыжи к валенкам ремешками.

Приближалась весна 51 года. Неумолимо надвигались экзамены за 5 класс. Постепенно выявились отличники. Как я уже писал, среди них был мой сосед по парте - Лисин. Всех их выделяла организованность, они знали, чего хотели, учеба им давалась легко, шла с удовольствием. Впереди ждали институты, увлекательные студенческие годы, интересная инженерная жизнь.

Другие, не менее талантливые ребята, учились неровно, очевидно, были заняты другими, более важными делами. Иные домашние задания выучивались ими по учебникам прямо на перемене перед уроком. Они отвечали урок на "отлично" и сразу навсегда забывали, как всем тогда казалось, никому не нужный материал. Но интересные для себя предметы знали блестяще. Кто-то интересовался химией, кто-то математикой, а я историей.

Перед каждым уроком ребята проводили сложные расчеты (сейчас это назвали бы экспресс-анализом) по поводу вероятности вызова к доске. Если по предмету уже стояло 2-3 оценки, то урок можно было не учить: все равно, наверняка, к доске не вызовут, хотя оставалась опасность получить вопрос «с места», не у доски. Так что совсем уж ничего не знать не рекомендовалось в любом случае. Когда в журнале стояли всего лишь одна или две оценки, нужно быть наготове. Кроме того, необходимо знать психологию каждого преподавателя. Кто-то из них имел манеру спрашивать несколько раз подряд, учитывая, что, получив хорошую оценку, ученик на следующем уроке мог расслабиться. Разумеется, все эти тонкие расчеты не касались отличников, они всегда всё знали.

Конечно, были двоечники, которые не хотели или не могли учиться. У них была задача дотянуть до 7 класса и пойти работать. Хорошие рабочие в то время зарабатывали немало, но рабочие специальности считались не престижными. В нашем классе, конечно, были ребята, которые ощущали себя будущими рабочими, но это были единицы. Большинство стремилось получить высшее образование. Кто-то жаждал знаний, кто-то хотел быть начальником, а кто-то ничего не хотел: за него «хотели» родители.

Учителя, выявив отличников, начали их готовить к медалям. Те предметы, которые шли в аттестат, у них обязательно должны были быть на "отлично". Иногда предметы даже пересдавали. Имелась большая группа способных ребят, из среды которых могли появиться «запасные» медалисты. Группа троечников состояла из ребят, которым было тяжело учиться: или дома непорядок, или способности слабоваты, а то и просто по причине большой лени.

Учителя делили класс на три группы – отличники, способные бездельники и балласт. Меня относили ко второй группе. Сам я так не считал. Во мне способности и бездарность были так тесно переплетены и причудливо перепутаны, что разделить их было невозможно. Я считал себя ярко выраженным гуманитарием, но писал безграмотно, имел отвратительный почерк. Заикался и не обладал склонностью к языкам. На гуманитария, получается, тоже " не тянул". Для точных наук я был слишком рассеян, не обладал математическими способностями. Иногда, к изумлению учителей, за счет чисто гуманитарной фантазии, я мог решить задачу в общем виде, над которой безуспешно бились отличники. Но, при подстановке цифр, обычно ошибался, ответ не сходился, хотя подстановка цифр вроде бы дело простое. В общем, голова работала как-то не так. Однажды, когда мы писали сочинение на тему «Слова о полку Игореве», я в художественных особенностях, как большое достижение, отметил тот факт, что в «Слове» положительный герой терпит поражение, тогда как, в фольклоре добро всегда побеждает зло. Я написал, что это признак реализма. Учительница ничего не поняла и поставила мне тройку за отсутствие смысла. Конечно, особенных способностей у меня не было, но и бездельником я тоже себя не считал. Поэтому я не подходил под вторую группу в определении учителей. Наверное, я один составлял отдельную группу. Учительницу литературы мы за глаза звали "Любкой", на самом деле ее звали Любовь Александровна.

Нашего учителя истории, фронтовика, звали Борис Иванович. Я его просто обожал. Кажется, он меня – тоже. Работал у нас в школе еще один историк, я не помню, как его звали, но прозвище у него было – "Бурбон". Так его прозвали за гордую посадку головы и привычку порывисто поворачиваться всем корпусом в сторону отвечающего, пронзая его надменным взглядом. Он был тоже фронтовик, инвалид, его порывистость и «надменность» взгляда объяснялась контузией. "Бурбон" ходил с палочкой, держа ее, как скипетр. Он вел историю в старших классах. Получилось так, что самые уважаемые учителя у нас в школе были историки. У Бориса Ивановича даже не было прозвища. Его так и звали: Борис Иванович. У других учителей были прозвища.

Немку звали нейтральным прозвищем «Старуха», что просто отражало ее возраст. Математичка прозывалась «Бочкой». Химичку звали «Жабой». «Жаба» была толстая, рыхлая, усталая от жизни женщина неопределенного возраста с покатыми плечами и скрипучим голосом. Она работала только с передними партами и теми, кто хотел что-нибудь знать. Впрочем, это почти всегда совпадало. Попытки пересадить двоечников вперед носили временный характер и оканчивались провалом. На «камчатку», глухо гудевшую и занимающуюся своими делами, она не обращала внимания. Когда ровное жужжание превышало допустимый, с ее точки зрения, уровень, она просила класс вести себя потише и не мешать другим. Ее слушались, так как всем, кто не хотел учиться, она ставила вожделенные тройки. Несмотря на оскорбительное прозвище, к «Жабе» относились хорошо. Ее не то чтобы очень уважали, просто старались не портить себе жизнь.

Характер «Бочки» был совсем другой. Она всегда боролась со «злом». В классе должно было быть тихо, двоечники обязаны были не только не мешать всем остальным, но и сами работать. «Без математики жить невозможно, даже рабочим», так она любила повторять, когда ставила очередную двойку или выгоняла из класса. Она могла и накричать. Ее побаивались. Однако, мелких козней не строили, старались противостоять легальными методами. Человека сразу видно: она никому не желала зла, не была вредной, просто хотела научить всех математике. Кричала не из противности. Всех возмущало только то, что она "просто так", как добрая «жаба», троек не ставила, и говорила, что учебная программа составлена так, что на тройку и медведь может выучить. Наверное, она права. Учитель она была хороший: те, кто хотел учиться, на приемных экзаменах в институты с ее предметом проблем не имели. Географию, ботанику и прочую зоологию мы за предметы не считали. На переменах кратко знакомились с домашним заданием, отвечали по мере своих способностей.

Когда «Бочка» открывала журнал, и ее перьевая ручка нависала над списком, класс замирал, устанавливалась гробовая тишина. Все напряженно ждали, напротив какой фамилии остановится ручка. Вот остановилась. Раздался коллективный вздох облегчения, и класс деловито зашелестел тетрадями. А тот, кому сегодня не повезло, шел к доске и брал в руку мел. Как я уже писал, «Бочку», несмотря на ее несносный характер, уважали, потому что все чувствовали, что она нас любит.

Географиня тоже была не вредная. Она отбарабанивала свой урок, не повышая голоса. Иногда равнодушно наказывала за нарушения. Чувствовалось, что к детям она безразлична. Звали ее «Миссисипи».

Когда учебный год закончился, меня отправили на все лето в пионерский лагерь на Рижское взморье.