Новые друзья

9. НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

Ребята в классе мне показались все одинаково хорошие, доброжелательные, открытые. Со временем, я понял, что они все разные. В основном, дружба в классе складывалась или между соседями по дому: удобно было бегать друг к другу, или по интересам. Я подружился с одним парнем на почве игры в шахматы. Я тогда только начинал играть, учился, и он тоже. Мы вместе разбирали партии Чигорина, Морфи, Ласкера, Алехина. Вместе болели за Ботвинника. Играть в шахматы между собой нам тоже было интересно, поскольку силы оказались примерно равные. Но вскоре я к нему охладел. Я понимал, что друзья должны всегда выручать друг друга и помогать. Он охотно пользовался моими услугами. Брал книжки, мяч, велосипед или просил что-то сделать. Помочь, если это было в пределах возможностей, для меня было не только долгом, но и удовольствием. Особенно, если помощь не требовала большого напряжения. Впрочем, можно иногда поступиться чем-то очень нужным, или помочь в чём-то, потратив время и силы. Так поступали почти все. А вот у него ничего нельзя было выпросить. Всегда оказывалось, что именно сейчас «это» нужно было ему самому. Да и времени у него на помощь никогда не было. В общем, получалась какая-то односторонняя дружба. По моим наблюдениям, такое отношение у него было ко всем. Со «своим» он расставался мучительно. Но вот «чужим» пользоваться любил, считая такой подход вполне естественным, само собой разумеющимся. Таков его характер, внутреннее устройство. Он был умный. Повзрослев, он пытался себя преодолеть, хотя бы в мелочах. Однако, эта черта характера всегда чувствовалась. Его не любили. Хотя в остальном он был нормальным парнем. Если уж у него удавалось выбить обещание, то он никогда не подводил. На него можно было положиться. На совместных работах он трудился усердно.

Другой мой приятель был полной противоположностью. Всем и всегда готов отдать последнюю рубашку. Он всегда всем был готов помочь, просто не мог отказать. Обещал всегда во много раз больше того, что мог выполнить. Он крутился всегда в заботах, но выполнить все, что обещал, или не успевал, или просто не мог. Поэтому, от этой своей доброты и мягкости характера он был очень ненадежен. Если он что-то обещал, то вовсе не обязательно, что он свое обещание выполнит, причем, найдется много объективных уважительных причин. Зная эту его черту, я никогда не пускал дело на самотек: напоминал, интересовался, как идут дела, и даже помогал выполнить им обещанное. В этом случае он всегда просьбу выполнял, но за счет других. То есть, кому-то другому не выполнял обещание. Парень он был добрый, и ему прощали его необязательность.

У нас в классе образовалось несколько компаний. Однажды один парень, большой любитель футбола, перешёл из нашей компании в другую, когда там появился настоящий футбольный мяч. Мяч через несколько месяцев ребята порвали, играя на асфальте. Тогда он стал опять прибиваться к нам, но мы сначала его не приняли, не простили его «предательства», но со временем всё как-то само собой образовалось, про «измену» забыли. Мы всё понимали, футбольный мяч - это такой соблазн!

Я сидел за одной партой с Сашкой Лисиным, небольшого роста, спокойным, основательным и положительным мальчиком. Он неплохо играл в футбол. Скорость у него была небольшая, не то что у Сережки Краснова, но зато Сашка обладал хорошим ударом и обводкой. Он так же хорошо, несмотря на свой небольшой рост, играл в баскетбол. Умел дать скрытый пас: смотрел в одну сторону, а мяч пасовал в другую. Он отлично учился в течение всех лет нашей совместной учебы, получил медаль. Когда я записался в Дом Пионеров в кружок живописи, он тоже записался. На этюды ходили мы вместе. Однажды, когда мы, каждый со своим этюдником, сидели и писали с натуры здание Речного вокзала на фоне реки, к нам подошел высокий светловолосый, грузный мужчина в дорогом костюме. Он внимательно осмотрел наши этюды. Потом взял в руки мой картон и в пух и прах раскритиковал мое творение. Прямо пальцем стал его исправлять. Свободными широкими мазками наложил тени на здание вокзала, бросил блики на поверхность воды, размазал небо. Оно стало глубоким, облака поплыли, как в жизни.

-Вот теперь другое дело! – довольно прорычал он.

-А теперь у меня посмотрите! – сказал Сашка, протягивая ему свою картонку. Мужчина еще раз бросил взгляд на Сашкино творчество и сказал:

       - У тебя все нормально.

Я весь день маялся, почему это у Сашки всё нормально. Краски у него тусклые, сухие. Вокзал маленький, небо ровное, как простыня. Мне Сашкина мазня совсем не понравилась. А вот у меня незнакомец нашел массу ошибок! Все пальцы испачкал, исправляя этюд. Обидно!

Когда мы обсуждали этот вопрос с Сашкой, он сказал, что он тоже расстроился: незнакомец мельком взглянул не его этюд и ничего не исправил; этюд Сашке самому не понравился, неудачно вышло. Наверно, незнакомец решил, что просто исправлять нечего, все равно не исправишь. А вообще, Лисин рисовал неплохо.

По-моему, 5-6 классы самые трудные и озорные. Что только мы не вытворяли на уроках! Например, учитель входит в класс, а парты стоят задом наперед. Класс встает, приветствуя учителя, спиной к доске. Это была такая шутка. Правда, через пять минут парты снова стояли на своих местах. Учились мы во вторую смену, на последних уроках на улице становилось совсем темно. Паренек с характерной фамилией Басурманов, - все звали его просто Басурман, - частенько проводил такой физический опыт: отворачивал лампочки, когда было еще светло, засовывал в патрон жеваную промокашку и снова ввинчивал лампочки. Это была сложная операция: на парту ставили стул, только так можно было дотянуться до лампочек, несколько человек держали стул, чтобы он не соскользнул с парты. Сначала лампочки исправно горели. Но когда промокашки высыхали, свет в классе гас. Как правило, это происходило тогда, когда учитель начинал вызывать к доске. Все радостно начинали искать причину неисправности. Копались в пробках. Вскоре учителя раскусили этот фокус. «Басурман» был очень изобретательный парень, горазд на выдумки. На лбу его всегда топорщилась непокорная светлая челка, курносый нос все время к чему-то принюхивался, глаза хитро сверкали. Он каждый раз придумывал что-нибудь «новенькое», настоящий басурман! Басурманов поступил в Автодорожный институт.

Молчаливый Гуров всегда держался отдельно. Улыбался редко. В драках никогда не участвовал. Но за себя всегда постоять мог. Он был крепкий, коренастый и на воскресниках и других общественных работах трудился лучше всех. В нашем доме двумя этажами ниже нас жил Вовка Крючков. Он учился не в нашем, а в параллельном классе. Поскольку мы жили рядом в одном доме, то часто общались. Отец его был капитаном первого ранга. Крючковы занимали трехкомнатную квартиру. На нашем этаже была такая же квартира, но только коммунальная. Отец говорил маме, что у Крючковых такая большая квартира потому, что у них в семье есть разнополые дети. Действительно, у Вовки была младшая сестра.

Мы часто играли у Вовки в большой комнате за обеденным столом в игру, которую придумали сами. В новогоднем детском календаре, о котором я уже писал, на отдельных листах были напечатаны солдаты армии Наполеона и Кутузова. Мы наклеили листы на картон, вырезали солдатиков, смастерили подставки под каждого солдатика. Расставив армию Кутузова на одном краю стола, а армию Наполеона - на другом, мы по очереди стреляли в солдатиков жеваной промокашкой из железных трубочек от перьевых ручек. Проигрывал тот, у кого раньше кончались солдатики. Вовка старался жульничать, он так сильно дул в трубочку, что солдатики иногда падали не от попадания «пули», а от струи воздуха.

Телефон нам поставили не сразу. Звонить ходили на почту, она находилась в большом доме в начале улицы, напротив булочной. На почте висела большая картина, написанная маслом. На картине изображен товарищ Сталин в белом кителе на фоне бескрайних полей, покрытых сетью полезащитных лесных полос. Тогда по радио всё время говорили о великом сталинском плане преобразования природы.

У Вовки в большой комнате тоже висели две картины, написанные маслом. Одна из них, выдержанная в розовых тонах, изображала бал в роскошном дворце позднего средневековья. Она висела на торцевой стене над диваном. Другая картина мне очень нравилась. Это был горный пейзаж. По извилистой дорожке, пересекающей лесистый склон, к водопаду спускалась девушка. Вовка сказал, что это трофеи, которые отец привез из Германии. Трофеев тогда я видел много. В нашем дворе на Ордынке фронтовики тоже привезли трофеи. Были, в основном, зажигалки, портсигары, часы, даже аккордеоны.

В моей голове всплывают нехитрые картинки прошлого… Я вхожу в большую комнату в вовкиной квартире. Вовка и его сестра сидят за столом и пьют молоко. Перед каждым стоит полный стакан. Вовка корчит сестре «рожи». Он терпеть не может сестру. А я к ней очень хорошо отношусь. Беленькая, чистенькая, она всегда со всеми приветлива и вежлива. А со мной особенно. Но Вовка считал ее ябедой и доносчицей, которая его постоянно изводит, не дает жить нормально. Допив молоко, Вовка улегся на диван и стал грызть яблоко. Он с хрустом догрыз его и закинул огрызок под диван. Сестра побежала на кухню жаловаться матери. Та пришла с кухни и заставила Вовку вытаскивать огрызок из-под дивана. Он кряхтя полез под диван и вытащил из-под дивана штук пять огрызков.

       - И чего жалуется, не нравится, так убрала бы сама! – Пробубнил он. -Ну вот еще! - сказала сестра и, поведя плечиком, гордо подняв кверху нос, ушла к себе в комнату.

       После седьмого класса Вовку из нашей школы родители перевели в спецшколу ВВС, которая была расположена в одном из дворов, недалеко от нашей улицы. Теперь он носил военную форму, как суворовец, только с голубыми погонами, чем очень гордился. Он был настоящим красавцем: широкоплечий, светловолосый, голубоглазый. С девятого-десятого класса он начал нравиться девушкам и они ему – тоже. Он рассказывал, что на медосмотре в школе в его личную карточку записали, что у него атлетическое телосложение. А у меня телосложение было астеническое. Я был не Геркулес.

Спецшколу Вовка окончил на «отлично». Поступил в Академию имени Жуковского и на первых курсах очень хорошо учился. Потом загулял: девушки, вино. Его отчислили из Академии и перевели в какое-то высшее училище в другой город. После моего возвращения из армии в нашем доме я его не видел, он как-то затерялся в сутолоке жизни.

Однажды я пришел по какому-то делу к одному товарищу по классу и разговорился с его отцом. Отца я знал давно, однако прежнее общение было на уровне «здрасьте - до свидания», а тут мы как-то втянулись в длинный разговор. Отец участвовал в войне, был командиром танкового батальона. Он мне сказал, что если пехотинец, сапер или танкист говорит, что он прошел всю войну, то он говорит неправду. Всю войну мог пройти только артиллерист (и то, если он воевал в тяжелой артиллерии, а не в противотанковой), летчик, если он «асс», или тыловик. Пехотинцы и танкисты больше двух – трех атак не воевали. Если не погиб, и не перебило руки-ноги, а просто ранило, то через полгода (если ранение легкое, то раньше) опять – две-три атаки. Вот и вся война.

Отец товарища сказал, что участвовал в Курской битве под Прохоровкой. «Кто не участвовал в Курской битве, тот не знает, что такое война», - сказал он. У меня мелькнула мысль, что другие солдаты наверняка скажут, что тот, кто не участвовал в Сталинградской битве, тот не знает, что такое война. Можно заранее угадать, что скажет участник штурма Берлина или Зееловских высот. Я ничего этого не стал говорить, а внимательно слушал. Рассказывал он ровным бесстрастным, невыразительным голосом. Сначала слушать было скучно, я вспомнил нашего руководителя исторического кружка рыжего "историка". Хотя он абсолютно точно не участвовал в битве при Каннах, но рассказывал о ней гораздо образней, интереснее.

Танкист вспоминал, как их танки пошли в атаку, вдалеке показались немецкие танки, немцы открыли огонь с дистанции 1800-1500 метров. Мы с такой дальности стрелять не могли. Наши танки начали гореть, взрывался боекомплект. Сближение продолжалось, когда расстояние уменьшилось, мы тоже открыли огонь. Немцы начали гореть. Танки сблизились и перемешались. Таранили друг друга, давили выскакивающих из пылающих танков горящих танкистов. Вскоре поле затянуло дымом от пылающих танков. Удушливый чад сдавливал горло, черный бензиновый дым ел глаза. Кругом полыхало, грохотало. Совершенно неожиданно из клубов черного дыма выныривала фигура немецкого танкиста. Тут все решало, кто раньше выстрелит или ударит ножом. Возникали и просто драки: выдавливали глаза и разрывали рты.

Мелкие подробности, детали, которые мог знать только очевидец, произнесенные голосом бухгалтерского отчета, вырастали в страшную картину "Великого танкового сражения". Я больше не слышал ровного голоса танкиста, я видел панораму битвы, слышал скрежет покореженного железа, живые голоса участников, рев битвы.

Об этом сражении я много читал и слышал по радио. То было последнее крупное немецкое наступление, поворотный пункт в войне, предвестник поражения немцев. «Выиграть-то мы выиграли, да только потеряли более шести тысяч танков, сколько танкистов сгорело! А немцы потеряли около двух тысяч, «тигров» у них было всего восемьсот штук », - сказал отец товарища, угадав мои мысли. Этих цифр я никогда не слышал, я даже сначала не поверил, но моему собеседнику не поверить нельзя. Командир, орденоносец, член партии.

Он сказал, что танки «Т-34» лучше немецких, маневренные, с непробиваемой броней, с хорошей пушкой. Они очень помогли в битве под Москвой. Немцы их боялись. Изучив характеристики наших танков, немцы улучшили характеристики своих. Поставили новую броню, более мощную пушку. Именно эти новые танки были массово использованы в битве под Курском, хотя в небольших количествах их применил Манштейн в попытке прорваться к Паулюсу. «Тигры», так назывались новые танки, раскалывали наши «Т-34» с дистанции 1800 метров, как орехи. Но у нас танков оказалось много, а у них мало!

После Курской битвы мы тоже доработали свои танки. Усилили броню, поставили другую пушку. Танк потяжелел, но мощный дизельный двигатель позволил практически сохранить маневренность. Танк снова стал лучше немецкого. А противник с его «сумрачным немецким гением», до конца войны, кроме «Тигров» и «Пантер», так ничего и не придумал. Говорили, что американцы сильно бомбили заводы Порше, конструктора немецких танков, - закончил свой рассказ танкист. Его позвал кто-то из родственников, и он пошел на кухню. А я остался сидеть на стуле, переваривая услышанное.

Убивает цифра наших потерь. Немцы, воюя против всей Европы, Америки, СССР, как стало потом известно, потеряли 7 миллионов солдат. А мы в войне против одних немцев, остальные союзники Германии не в счет, потеряли 28 миллионов солдат. Чтобы выиграть войну, возглавляя такой народ, с такими огромными потерями, вовсе не обязательно быть гением, сражаясь даже против таких хороших вояк, какими были немцы. Еще Фридрих Второй говорил, что русского солдата мало убить, его еще надо повалить. Хотя, может быть, я и не прав: если глупость командиров, отсутствие организации и вооружения достигает очень больших размеров, то не спасает и стойкость солдат. Ведь проиграли мы войну 1905 года с Японией, да и войну 1914 года не выиграли.

Когда во главе страны стоит хороший организатор, обеспечивший не слишком отсталое вооружение, а во главе армии - талантливый полководец, тогда с двадцатью тысячами солдат можно разбить триста тысяч врагов при небольших потерях, как Суворов или Румянцев в сражениях с турками. Есть в сражении моменты, когда на поле брани правит неопределенность. Все перемешалось: свои и чужие – как слоеный пирог. Все непредсказуемо, все зыбко. Один полководец в этой позиции видит победу, другой – поражение. Мало увидеть в расстановке сил на поле брани грядущую победу, нужно убедить в ней солдат. В решающий момент в нужном месте со шпагой в руках впереди солдат появлялся Суворов. Так же поступил Наполеон на Аркольском мосту. Так действовал и Александр Македонский, когда мгновенно оценив обстановку лично бросался в атаку во главе своей конной фаланги.. А вот его противник персидский царь Дарий соглашался с поражением, определял позицию, как проигранную, когда на грандиозном поле сражения еще царила полная неопределенность, и покидал битву. Он проиграл все сражения, империю и жизнь. По-моему, все гениальные полководцы были немного гипнотизерами и экстрасенсами. Они гипнотически влияли на своих солдат. В современной машинной войне технологий это свойство, может быть, проявляется в меньшей степени, но все равно проявляется.

Кроме того, хороший полководец - всегда хороший организатор. Наполеон любил говорить, что мало разработать хороший план кампании, еще необходимо взять на себя ответственность за его выполнение и организовать победу. История знает много гениальных организаторов, которые не обладали военным талантом: Сталин, Чингиз Хан, Октавиан Август.

Да, мы потеряли под Курском шесть тысяч танков, но эти танки у нас были, их оказалось гораздо больше, чем у немцев. Мартены, танковые заводы, вся страна работала в цехах в тяжелейших условиях. За всем этим угадывалась гигантская тень гениального организатора. Но руководить войсками ему было не дано, ни в Гражданскую войну, ни в Отечественную. Там, где он пытался это делать, желая доказать себе и окружающим, что он универсальный гений, там страна терпела колоссальный урон. На фронтах действовал реальный враг, который жестоко проверял способности. Это совсем иное, нежели делать выдающиеся открытия в области «Экономических проблем социализма» и «Вопросов языкознания».

Я уже писал, что для достижения цели в России не принято считать затраты. Очевидно, в соответствии с этой традицией, выработалась целая полководческая школа, основанная на победах, одержанных путем потопления противника в море крови русских солдат. Но даже при таком способе ведения войны нужен талант, военный гений. Жуков был таким гением. Почему-то судьбы военных гениев незавидны, и не только в России, за исключением тех случаев, когда гении сами являлись тоталитарными правителями. С Суворовым, который взял штурмом крепость Измаил ( эту турецкую крепость не смогли взять ни Румянцев, ни Потемкин), придворное окружение, да и сама Екатерина, не знали, как обращаться. Он был всем каким-то живым укором. На него смотрели настороженно-удивленно с некоторым отчуждением и сочувствием. «И угораздило тебя, братец, взять Измаил! И что нам всем теперь с тобой делать!» Наградила его Екатерина табакеркой и титул дала. Умная она была. А вот Павел Первый после всех побед подверг Суворова опале. Жукова тоже подвергли опале и ссылке в провинцию. Талант вызывает зависть и раздражение, тут никакая скромность не поможет.

Отец подписался на Большую Советскую Энциклопедию, а мама - на библиотеку приключений. Я сам ездил в магазин подписных изданий на «Кузнецком Мосту», отстаивал огромные очереди. Когда я приносил домой очередной том энциклопедии, то сразу, залпом, прочитывал его от корки до корки. Мир стал расширяться до умопомрачительных размеров. Даже становилось страшно! Сколько на свете стран, поэтов, ученых, разных наук, полководцев, научных формул! Толстые тома в темносиних жестких переплетах и сейчас стоят на полках в нашей квартире. Только чехлы из желтого картона почти развалились. БСЭ содержала массу цветных вкладок: репродукции с картин мастеров эпохи Возрождения: Джотто, Джорджоне, Тициана; передвижников, Левитана. Несмотря на плохую печать, репродукции светились радугой красок. Люди были, как живые, лица объемные, что достигалось игрой тонов и полутонов. Там же были представлены репродукции с икон Рублева, Феофана Грека и других. Я никак не мог понять, за что они так ценятся: краски землистые, блеклые. Пейзаж условный, фигуры плоские, статичные. Глаза непропорционально большие, обведенные темным контуром, как на детском рисунке. Неужели на Руси в то время не умели рисовать? Великие мастера Возрождения творили почти одновременно с иконописцами, но как рисовали! По-моему, настоящая живопись в России началась со времен Рокотова. Парсуны ценны, как исторические памятники, а не как живопись. Потом я понял, что примитивизм и условность в иконописи, возможно, объясняется общепринятым религиозным каноном. Я прочитал, что условность древнеегипетской скульптуры и живописи определялась именно этим, вплоть до революции, произведенной скульптурным портретом Нефертити и Фаюмскими портретами.