В ленинградском филиале нашего института существовал целый Сектор истории Академии наук, но они с третьим томом (советский период) увязли в трудностях и справиться не могли. Микулинский отрядил мне в помощницы замечательную женщину -- Галину Евгеньевну Павлову (1925-2000). Когда-то она была ученым секретарем ленинградского отделения ИИЕиТа и отлично знала все подводные камни в истории Академии. Красавица и умница, Галина Евгеньевна вышла замуж за управделами Президиума Академии (он был намного старше жены) всемогущего Григория Гайковича Чахмахчева (1906-2003) и переехала в Москву.
Представьте себе, что вдвоем с Галиной Евгеньевной мы разработали план тома, нашли авторов и довели работу до конца. Мы сдали наш труд на специальном заседании Ученого совета ИИЕиТа, и он был публично принят к изданию под грифом института. Но тут развалился Советский Союз, Академию наук СССР переименовали, установки изменились, и все надобно было начинать сызнова. Слава Богу, этим я уже больше в новой России не занимался, а Галина Евгеньевна преждевременно ушла из жизни.
Кстати, переименовали Академию наук неточно. Утверждали, что до революции она называлась Российской академией наук, и, дескать, надо вернуться к истокам. Это глупость и заблуждение. В дореволюционной России существовало две академии: Санкт-Петербургская академия наук (с 1724 по 1917 гг.) и Российская академия, которая была по существу академией изящной словесности. Так что современное название РАН -- Российская Академия наук -- к дореволюционной Российской академии никакого отношения не имеет. Их якобы преемственность -- чистое надувательство. Санкт-Петербургская академия наук была Российской только короткий период с 1917 г. до образования СССР в 1924 г.
Запомните, что большинство научных обществ называются почему-то по городам, а не по странам. Британская академия наук называется Лондонским королевским обществом. Также и во Франции. Там есть Парижская академия наук и Французская академия, куда входят сорок "бессмертных", но они в основном гуманитарии.
Готовясь под нажимом А.Т.Григоряна к написанию всемирной истории астрономии, я уперся в проблему истоков научного творчества. Ничто из прочитанного на эту тему меня не удовлетворило. Пришлось разрабатывать эту исключительно трудную философскую проблематику с самого начала самому. В итоге у меня появилась серия публикаций, ранее совершенно для меня не характерных. К ним, среди прочего, относится "Генезис науки как социально-исторический феномен" ("Вопросы истории естествознания и техники", 1984, No 2, стр.19-30). Эта статья была переведена на иностранные языки и вызвала бурную полемику как в прессе, так и в институте. Кадровые советские философы смешивали меня с грязью. Особенно усердствовал В.С.Швырев в книге "Анализ научного познания: Основные направления. Формы. Проблемы" (Москва, Наука, 1988).
Но были и активные сторонники моих небанальных взглядов на древность науки. Я развил их далее в статье "Наука и протонаука" (журнал "Природа", 1985, No 4). У меня получилось раздвоение личности. Одновременно с философией продолжали выходить старые наработки. Так, в 1985 г. в "Астрономическом журнале" вышла статья "Усовершенствованный высокоточный прибор для астрометрических наблюдений в условиях Луны" (том 62, вып.6, стр.1218-1226). Это было развитие идей авторского свидетельства, полученного в ИКИ.
Общефилософскую линию продолжили публикации "Проблема общенаучных революций и революции в астрономии" (сборник "Вселенная. Астрономия. Философия", из-во МГУ, 1988, стр.158-169), "Астрономия в семье наук" ("Природа", 1989, No 11, стр.48-56), "Заметки об опыте науки ХХ века" ("Природа", 1992, No 5, стр.3-11) и другие. Из лунной тематики отмечу эссе "The Far Side of the Moon: A Story of New Names and Old Politics" ("Обратная сторона Луны: История новых имен и старой политики") -- доклад 1994 г. на первой конференции INSAP в Италии, опубликованный чуть позже в журнале "Air & Space" ("In the name of Science",1995, vol.10, No.3, pp.38-39).
Свободное копирование
