Чем ближе дело шло к совершеннолетию Кирилла, тем яснее становилось, что нам с Ириной не по пути. Полтора десятилетия я ни сном, ни духом не изменял ей, но к концу семидесятых -- на фоне ее вольной, не обремененной бытовыми условностями жизни -- уже более не чувствовал себя связанным семейными узами. Хвастать нечем, с обоих концов семейная жизнь была разъедена ржавчиной непонимания.
Не стану возводить на жену напраслину. Изменяла ли она мне? Думаю, что нет. Эта сторона жизни ее не сильно волновала. Есть такое понятие "женская фригидность" -- холодность, отсутствие или пониженный интерес к этой стороне жизни. Винить здесь некого. Это от Бога, и ничего тут не поделаешь. Несколько лет спустя, когда я открыто заговорил о разводе, апофеозом стала Иринина сентенция: "Делай, что хочешь. Живи, с кем хочешь. Имей, сколько хочешь, любовниц. Но не разводись". Для меня это не было откровением: именно такую позицию занимала ее мать Инна Петровна по отношению к своему мужу Андрею Александровичу. Увы, как это ни горько вспоминать, к этому времени прошло уже несколько лет как Инна Петровна добровольно ушла из жизни. Если я правильно помню, это случилось как раз в период переезда на нашу новую квартиру в 1973 г.
Ирина, обвиняя отца в произошедшем, рвалась идти жаловаться на него в партбюро по месту работы. Я ее от этого удержал и правильно сделал. Андрей Александрович вскоре женился на своей давней партнерше по преферансу, художнице Наташе. Я встречал его на Пицунде, играл с ним в преферанс и видел, что на старости лет он обрел прочную семью и душевный покой.
Моя же семейная жизнь продолжала расползаться по швам. Мама думала, что можно еще что-то исправить, укрепить, подлатать. Но было поздно. Для меня наступила пора проб и ошибок. Было несколько мимолетных увлечений. Они были недолговечны в силу большой загруженности по работе (в мае 1973 г. в ИКИ пришел Сагдеев) и суперосторожности только-что жестоко обжегшегося мужчины.
Была у меня очень миленькая Таня. Как-то она мечтательно сказала: "А я, пожалуй, и вышла бы за тебя замуж". Я живо представил себе эту картину -- второе издание Ирины, и прекратил с ней встречаться. Так было не раз, пока мы не стали сближаться с давней знакомой -- Оленькой Воробьевой. Наша взаимная любовь была пылкой, но без бурных внешних проявлений страсти.