Невольно вспоминаются детали атмосферы того времени. Новую необъятную директорскую квартиру отделывал ценными породами дерева главный механик ИКИ. Само собой, он прихватывал дефицитные отделочные материалы лично для себя. Расхищение вскрылось рабочими, и им занялось партбюро ИКИ. Виновному грозило исключение из партии, но он успешно шантажировал Сагдеева. Напуганный Сагдеев защитил проштрафившегося и трудоустроил его в академический пансионат Узкое. Все осталось шито-крыто.
Я повидал много интриг на своем веку. В "ревущие" девяностые был депутатом Ленинского районного совета Москвы. Был заместителем директора академического Института истории естествознания и техники. Но того, что творилось в ИКИ при Сагдееве, я не видел больше нигде и никогда.
Действия Сагдеева зеркально отражали общий стиль жизни эпохи брежневского застоя. На "космическом" заводе им. Лавочкина тайно исполнили заказ главного инженера министерства. Это был гарнитур мебели. С закрытого предприятия его вывозили ночью в опечатанном фургоне. Операцию накрыла спецмилиция. Об этом деле в наших кругах было широко известно, но никто ни в министерстве, ни на заводе не пострадал.
Делая широкое обобщение, мне кажется, что именно преувеличение роли космических исследований и "космические" расходы на них стали одним из факторов, которые в дальнейшем в новой России подкосили и завели в тупик всю бывшую советскую науку. Объясню свое соображение.
Будничный космический эксперимент ничуть не лучше и не хуже любого другого научного эксперимента. Разница в одном: у космического эксперимента космическая цена. Таким образом, с одной стороны -- ракеты, полигоны, тысячи людей обслуживающего персонала, с другой -- сплошь да рядом крохотные самодельные приборчики, которые измеряют, скажем, какой-нибудь там поток высокоэнергичных электронов и, в сухом остатке, короткий доклад на международном симпозиуме. Для государства: стоит ли игра свеч?
Пока космос приносил политические дивиденды "стартовой площадки коммунизма", он имел начальственную поддержку. Когда же его стали заявлять чистой наукой, отношение к нему стало меняться. В последнее десятилетие этот вопрос встал остро: что такое наука? Кто и какие средства должен отпускать на ее развитие -- потребители результатов или государство? Может ли наука быть самоокупаемой? Кто решает, как распределять скромные средства, отпущенные на науку? Истоки такого рода вопросов коренятся в прежних несообразных тратах на некоторые направления науки и, среди них, на космические исследования при отсутствии достаточных денег в казне и наукоемкой промышленности.
Глаза на личность Сагдеева раскрылись у меня отнюдь не вчера. Сразу после выхода в свет его автобиографии американский журнал "Sky and Telescope" обратился ко мне с просьбой написать рецензию. Она была опубликована в декабре 1994 г. Не могу удержаться, чтобы не привести ее полностью без купюр в обратном переводе с английского на русский (русского оригинала не было; я писал сразу по-английски).
Самый знаменитый татарин со времен Улугбека
В роли заместителя заведующего отделом в советском Институте космических исследований (ИКИ) весной 1973 г. я и мои коллеги по работе, затаив дыхание, ждали нашего нового босса -- Роальда З.Сагдеева. Мы отвечали за разработку научной программы планировавшейся (но так никогда и не осуществленной) пилотируемой экспедиции на Луну, однако героический этап советских космических исследований был к этому времени уже завершен. Требовалось найти новые подходы и влить новую кровь.
Я знал кремлевские возражения против назначения Сагдеева. В возрасте 41 года он был слишком юн, чтобы стать частью геронтократии Леонида Брежнева. Он не был членом коммунистической партии и принадлежал к татарскому меньшинству. Наконец, он не имел опыта в научном менеджменте: он работал в области ядерного синтеза и был самым молодым полным членом "Палаты лордов" -- престижной советской Академии наук. Сагдеев никоим образом не был исследователем в области космоса.
То был Мстислав В.Келдыш, Президент Академии наук и могущественный член коммунистического ареопага, кто вслед за академиком Львом А.Арцимовичем потребовал и силою преодолел возражения. В результате домашних "академических игр" Сагдеев был назначен космическим лидером высшего ранга -- позиция, которая стала стартовой площадкой для его последующей небывалой карьеры. По воле Сагдеева я оставался сотрудником института на протяжении половины его директорства, работая с ним ежедневно бок о бок. Вот почему я снова затаил дыхание, когда решил заняться рецензией на его воспоминания, написанные не на закате жизни, а скорее в ее полдень: я отлично знал его и его окружение.
Нет секрета в том, что мемуары не могут быть строгим историческим документом. И книга Сагдеева не исключение. Хотя он и называет себя на встрече в верхах в Женеве "политической проституткой по вызову" (он был членом "банды четырех" академических советников Михаила Горбачева), читатель не найдет в его воспоминаниях стриптиза. Вместо этого вы обнаружите автора джентельменом в превосходном белом костюме, мужественного борца за новое научное мышление, ученика великих учителей, которые были "хранителями огня". Никаких сомнений, никакого раскаяния -- эти чувства вне авторского репертуара. В своем прошлом он вращался среди окружения Горбачева, академических лидеров и боссов военно-промышленного комплекса. В своей книге он не жалеет сарказма и яда по отношению к ним ко всем. Приходится думать, что он лишь один без греха -- трудности были только у других.
Повсюду память Сагдеева очень гибка и избирательна. В то время как некоторые неточности просты (имя сотрудника ИКИ Истомина -- Вадим, а вовсе не Глеб), другие демонстрируют малые и большие моральные подчистки. Например, автор описывает свои отношения с полковником Георгием П.Чернышевым, его заместителем, который служил в ИКИ политическим комиссаром от КГБ, но ни разу не упоминает, как часто он приказывал Чернышеву дискредитировать своих оппонентов. Сагдеев напрочь забыл о своем членстве в Коммунистической партии, куда он вступил будучи директором ИКИ -- символе преданности режиму в то время, когда в этом уже не было суровой необходимости.
Сагдеев тщится создать образ моралиста в костюме, чистом от грязи. Все негативные события выпадают из его памяти. Но, как научный феодал из "Палаты лордов", он разрушил сотни судеб и уничтожил десятки научных направлений. И не все из них были негодными. В силу отсутствия у него опыта в менеджменте, его экспериментирование выполнялось на других людях. Конечно, это закон джунглей, и подобные подробности можно игнорировать. Но вы можете обнаружить незначительные следы коллизий в этой книге. Есть странная параллель между Сагдеевым и Горбачевым -- оба чрезвычайно популярны за рубежом и не столь популярны у себя дома.
В этой книге невозможно найти ответы на многие простые вопросы. Почему Келдыш предложил Сагдееву пост директора ИКИ? Не чудо ли, отправляясь спать специалистом по термоядерному синтезу, проснуться специалистом по космическим исследованиям?
Тем не менее, без колебаний, я сердечно рекомендую эту книгу-самооправдание западным читателям. Карл Саган в своем панегирическом предисловии поясняет, что "текст проливает свет на малоизвестные и важные закоулки бывшего Советского Союза". Это абсолютная правда. Многие годы Сагдеев -- очень талантливый теоретик в области физики плазмы и своего рода восточный Макиавелли -- был бароном среди высшей аристократии советского научного, промышленного и политического истэблишмента. Он знал людей и секреты королевского двора. Написанные им откровения в широком смысле отражают атмосферу его прошлой советской жизни. Если вы хотите приобщиться к этому опыту, книга станет вам очень интересной. Если же вы нуждаетесь в аналитическом обзоре развития советской науки, особенно космических исследований, вам придется еще подождать.
Несмотря на его русские корни, английский язык Сагдеева превосходен и идиоматичен. Он приводит много анекдотов и не останавливается перед насмешками даже по поводу деталей собственной карьеры. Язык, похоже, стал результатом постоянной редакторской помощи. В конце концов, редактор и вдохновлял это сочинение. Им была Сьюзен Эйзенхауер, внучка бывшего Президента и жена Сагдеева, которая подвигла его на "любовную утечку" из Москвы в Мериленд.
_________________________
Я слышал от нескольких очевидцев, что в далеком Мериленде Сагдеев был в бешенстве от этой рецензии. Он даже рассматривал возможность подать на меня в суд за диффамацию. Но, как и он, я имел сильного редактора в лице моей жены-юриста Оленьки. Она рассматривала каждое слово, можно сказать, под лупой. Придраться в рецензии не к чему. Она написана уважительно и строго фактологично. Даже фривольное название "Самый знаменитый татарин со времен Улугбека" -- это всего-навсего собственная сагдеевская шутка из его книги. Оттуда же и многие выражения про "проститутку по вызову", "банду четырех", "палату лордов", "любовную утечку" (love drain -- перефразированное им brain drain), и т.д.
Свободное копирование
