С "Луноходом-1" связан у меня в памяти невидимый миру скандал, случившийся в "Известиях". Тесно сотрудничая с "Неделей", я время от времени заходил в "Известия" и иногда писал для них. Там в отделе науки я порой встречал молчаливого замкнутого человека. Это был Николай Дмитриевич Шумилов (1904-1982) -- в прошлом секретарь Ленинградского горкома партии по пропаганде и агитации. Всю блокаду он провел в осажденном городе на посту редактора "Ленинградской правды" (о блокаде он издал две книги). После войны Шумилова направили на работу в Белград, в редакцию международной газеты "За прочный мир, за народную демократию". Потом из-за ссоры с Тито редакцию перевели в Бухарест.
Шумилов был взят под стражу 2 сентября 1949 г. по "ленинградскому делу" А.А.Кузнецова и "других подрывников партийно-советского аппарата". Из справки об аресте: "До ареста -- ответственный секретарь редакции газеты "За прочный мир, за народную демократию", 1904 года рождения, русский, бывший член ВКП(б) с 1925 года... Являясь редактором газеты "Ленинградская правда", в антипартийных целях воспитывал кадры в духе угодничества, зазнайства и самодовольства, помещал на страницах газеты статьи, в которых замалчивалась роль ЦК ВКП(б) и Советского правительства в деле разгрома немцев под Ленинградом".
Спустя час после оглашения приговора главным обвиняемым, истерзанные пытками Н.А.Вознесенский, А.А.Кузнецов, М.И.Родионов, П.С.Попков, Я.Ф.Капустин, П.Г.Лазутин были расстреляны. Прах их тайно захоронили на Левашовской пустоши под Ленинградом. Шумилов, попавший во второй тур судилищ, отделался пятью годами в одиночной камере Владимирского централа. Вышел из заключения пятидесяти лет от роду: с землисто-серым лицом, выцветшими водянисто-синими глазами, выпавшими зубами и волосами, низенький и толстенький. Его единственный сын сгинул где-то в психушке. Для понимания масштаба этой волны репрессий замечу, что в 1949-52 гг. только по Ленинграду и области было выкинуто с работы и исключено из партии свыше 2 тысяч человек.
Мотивы "ленинградского дела" до сих пор вызывают у честных историков серьезные разногласия. То ли это была застарелая сталинская вражда к непокорному в его глазах городу? То ли желание сбить пафос гордых защитников блокадного Ленинграда? То ли замысел был намного шире: указать на их место молодому поколению партийцев по всей стране? Вопрос остается по сию пору открытым, но нисколько не меняет прискорбной участи жертв этой типично-сталинской "акции устрашения" -- между прочим, совершенно лояльных слуг режима: отнюдь не вольнодумцев и не реформаторов.
Номенклатурного Шумилова после освобождения пощадили, определили на работу заведующим отделом промышленности в "Известия". Новая метла -- зять Хрущева Аджубей -- задвинул его на вторые роли в отдел науки. Шумилова здесь называли "научный Дед". А во главе отдела вскоре встал педант Бронислав Иванович Колтовой.
Бронислав Иванович хорошо знал и парадный фасад, и кулуары советской науки. По образованию инженер из МВТУ, он был блестящим журналистом и чутким редактором. Ему посчастливилось работать в эпоху научно-технического подъема. Событий в области науки и техники хватало, не было нужды гоняться за псевдонаучными сенсациями. Б.И. поднял отдел науки "Известий" воистину на недосягаемую высоту -- и по актуальности публикуемых материалов, и по их доступности для широкой публики. Встречи в его кабинете всегда были интересными. Захожу, например, а там сидит явный иностранец, но чисто разговаривает по-русски. Уходит, а Колтовой меня спрашивает: "Узнал?" -- "Первый раз вижу!" -- "Бруно Максимович Понтекорво". Так я встретил его в первый и в последний раз в жизни.
Бруно Понтекорво (1913-1993) -- известный итальянский физик. В 1934 г. в Римском университете участвовал в эксперименте Энрико Ферми, продемонстрировавшем свойства медленных нейтронов, что проложило дорогу к открытиям в области ядерного распада. Работал во Франции, США, Канаде и Великобритании, в 1950 г. скрытно бежал в СССР с женой и двумя детьми по политическим (пацифистским) убеждениям. Лауреат Сталинской премии 1953 г. Академик Академии наук СССР. Рожденный в галилеевской Пизе, он скончался в Дубне в возрасте 80 лет от болезни Паркинсона.
Моим очерком о "Луноходе-1" Колтовой украсил первую полосу газеты ("Здравствуй, Море Дождей!", "Известия" от 18 ноября 1970 г.). В этой статье у меня несколько литературных аллюзий, в частности, я процитировал восемь стихотворных строк своего любимого коктебельца М.А.Волошина. Тут-то вдруг и выяснилось, что имя Волошина запрещено к упоминанию в советской печати. Научный цензор, равно как Колтовой и я, ничегошеньки об этом табу не знали, а первую -- политическую -- полосу газеты никому в голову не пришло показать цензору литературному. Не помню, каким взысканием Колтовой тогда отделался, но меня не разлюбил. Это был второй схожий эпизод в его практике. Ранее его шпыняли за то, что И.С.Шкловский, как я уже рассказывал, процитировал строчку Н.С.Гумилева о планете Венере).
Мое упоминание Волошина было первой ласточкой после десятилетий его замалчивания. Это стало сенсацией. Знакомые наводнили дом вдовы Максимилиана Александровича -- Марии Степановны -- сотнями экземпляров газеты; каждый считал своим долгом немедленно сообщить ей об этом из ряда вон выходящем происшествии. Уже гораздо позже, когда имя поэта Волошина вышло из-под запрета, о его творчестве было написано несколько диссертаций. И я своими глазами читал пассажи вроде того: "в красный день календаря ученый вспомнил поэта..."
Как-то раз я встретил Бронислава Ивановича на улице Горького. Разговорились. Он бросил: "Дарю название статьи -- Бой гипотез. Напиши, не пожалеешь". Много позже я действительно написал статью о загадочных резонансных явлениях в движениях планет ("Бой гипотез", "Известия" от 4 февраля 1984 г.). Должно быть, то была моя наилучшая известинская публикация. Ее продублировали несколько раз, особенно приятно, в ежегоднике лучших публикаций газеты "Известия" за 1984 год, -- выпускались тогда подобные книги.
В последний раз я воспользовался знакомством с Б.И.Колтовым в горбачевскую перестройку в октябре 1987 г. Дозвонившись ему, я сообщил о международной конференции в ИИЕиТе "Ньютон и мировая наука", посвященной 300-летию выхода в свет главной книги великого британца. Немногословный Б.И. переключил меня на диктофон, и я сходу наговорил информашку в 40 строк. В тот же день (14 октября 1987 г.) она появилась на видном месте в "Известиях". Наука без псевдосенсаций еще интересовала кое-кого из читаталей.
Б.И.Колтовой покинул любимую работу в "Известиях" летом 1991 г. Газета потом многократно меняла облик, и сегодня ее научный отдел работает -- как и в большинстве бумажных СМИ -- не выше уровня желтой прессы. На страницах газеты немудрено прочесть о науке много чепухи и благоглупостей. Однако я чересчур отклонился от темы данной главы.