14 июня
В восемь часов утра простился через дверь с Андреевыми, поблагодарил их, что вывезли меня в Лондон, погрузил мой чемодан в такси и поехал в Париж. На вокзале незнание языка причинило всякие неудобства при доставании билета и сдаче багажа, но догадливый носильщик свёл меня с французом, представителем какой-то гостиницы, и я при его помощи быстро всё сварганил и даже купил русскую газету, чтение которой убило малоинтересный переезд от Лондона до Фолькстона, куда мы приехали в 11.50. В Фолькстоне я пересел на пароход и поехал через Ламанш. Опять палуба с приятно греющим солнышком, с longuechaise'ами и с английскими путешественниками. Опять безграничная даль Атлантического океана и опять притягательная сила просторных океанских путешествий в чужие, не похожие на наши края... Слегка начинает качать. Я пугаюсь призрака морской болезни, видя, как некоторые дамы бледнеют и принимают беспомощные позы в их longue-chaise'ax. Но качка ничтожная. Беру кресло, ставлю на самое солнце, жмурюсь, надвигаю шляпу на глаза и предаюсь мечтам об Америке. О «кормлении рыб» (по андреевскому выражению) и речи нет.
Boulogne. Вот-то радость, что с каждым можно объясниться без затруднения - ни одного англичанина: все вокруг вдруг стали французами! Благо у меня ни одной вещи, меня не задерживают в таможне, и я первый попадаю в поезд. Занимаю уголок у окна, закусываю на вокзале, меняю шиллинги на франки, и затем мы быстро и без остановок несёмся в Париж.
Здесь пришлось полчаса ждать очереди на мой чемодан в таможне, но отпустили не роясь; я его сам дотащил до такси и, с удовольствием окидывая взглядом парижские улицы, поехал через весь город. Заехал за письмами, но было только одно от Лиды с Зоей, и в седьмом часу был на rue Marbeau, где мама мне очень обрадовалась.