Сергей Прокофьев. Дневник - 318

13 июня

В десять часов утра пошёл в почтовое бюро, при котором находился публичный телефон, звонить Штейману, чтобы узнать, свободен ли он от театра и едем ли мы в Виндзор. Подойдя к телефонным барышням, я храбро заявил:

- Плис, мисс, Джерар сэвен-фри-фор-о!

Они с минуту смотрели на меня, потом переглянулись, фыркнули и принялись хохотать как безумные. Я, естественно, смутился и сунул им бумажку, на которой был написан телефон Штеймана. Продолжая смеяться, одна из них прочла бумажку и принялась вызывать номер по телефону. Звонила она и кричала в телефон непонятные фразы минут пять, наконец повесила трубку и обратилась ко мне с длинной английской фразой. На моё слабое мимическое возражение, что я её не понимаю, она повторила мне свою фразу, но результат был тот же. Тогда она мне мимикой объяснила, что говорить по телефону нельзя. Я так и не понял, почему: у неё ли телефон испорчен, у Штеймана ли, или просто занят и через минуту освободится. Поблагодарив, я вышел на улицу и пошёл искать другой публичный телефон. Таковой оказался близко, на улице Формозы, и я уже не стал тешить барышень моим произношением, а просто, как немой, подал им бумажку с номером. Меня живо соединили с гостиницей Штеймана; он был свободен и ждал меня. Я взял такси и через четверть часа был в его Morton Hotel. Штейман почему-то пытался заменить виндзорскую поездку чем-нибудь другим поближе, но мне хотелось в Виндзор, и после нескольких минут дипломатических переговоров мы двинулись в путь. В записной книжке у меня было предусмотрительно записано «Падингтон Стейшен», имя вокзала, с которого едут в Виндзор. Шофёр - к этому мы уже привыкли - долго не хотел понимать, куда мы его нанимаем; наконец мы сказали «Виндзор» и мимикой изобразили едущий поезд; он осенился мыслью и мы приехали на вокзал. Тут была задача, в какой кассе брать билет - их было множество. Я храбро подошёл к самой первой и спросил:

- Виндзор?

- Yes, - ответил кассир.

Я взял два обратных билета первого класса и мы вышли на платформу. Здесь новая задача: где поезд и которая платформа. Мы запросили первого попавшего кондуктора и, сунув ему билеты и сказав «Виндзор», сделали руками беспомощный жест, что, мол, не знаем, куда идти. Он показал нам на мостик через платформы и сказал какую-то фразу, где участвовало слово «фор». Догадавшись, что надо искать наш поезд на четвёртой платформе, мы полезли по лестнице на мостик, спустились на платформу с номером четыре и не ошиблись. Мы не торопясь сели в вагон и в ту же минуту поезд помчался - попали мы как раз вовремя. Теперь, когда мы сидели в запертой коробке и быстро двигались к цели, рождался новый вопрос: где же выходить? Хорошо, если прямо в Виндзоре, а вдруг с пересадкой - чёрт его знает.

Мы ехали минут сорок; наконец остановились, но это был не Виндзор. Мы собрались было ехать дальше; по счастью справились и оказалось, что здесь пересадка. Мы перешли на указанную платформу, где нам подали не поезд, а большой электрический вагон. Ещё не вполне уверенные, туда ли мы едем, сидели мы в электрическом вагоне, как вдруг после закругления перед нами выплыл древний замок замечательной красоты и мы почувствовали, что подъезжаем к Виндзору. Вокзал был прямо против замка. Зайдя с левой стороны, мы поднялись по длинной живописной лестнице и очутились внутри укрепления. Там замок так же хорош и так же ароматен ароматом старины, как и издалека, из поезда. Взбираясь на высокие каменные стены, заглядывая в рвы и слегка путаясь в лабиринте замка, мы вспоминали древние времена, атаки, штурмы, отбиваемые камнями и кипятком, и сложный план защиты этого города и неприступного замка. К сожалению, осмотр наш был неполный: самого интересного мы не видали, так как вследствие приезда Пуанкарэ, центр замка был закрыт для туристов, и у дверей стояли часовые.

Мы вышли из замка и пошли завтракать в гостиницу. Это был крайне приятный момент. Штейман рассказывал о Черепнине, который, по-видимому, приезжал в Париж в надежде по дирижировать у Дягилева, но из этого ничего не вышло. Он ужинал со Штейманом, был крайне легкомысленно настроен и рассказывал, что зимою у него были три любовницы: Армашевская и ещё две каких-то.

Армашевскую, нашу консерваторку, я знаю. Дрянь. Но всегда так липнет к Черепнину, что я подозревал, что это неспроста. Позавтракав и узнав от лакея-француза, что парк - рядом, мы отправились разыскивать парк. Тут привязался к нам кучер и взялся за четыре шиллинга покатать нас по парку. Едва мы въехали в парк, как он остановил экипаж и, показывая рукой то в одну сторону, то в другую, стал нам что-то длинно рассказывать. Думая, что он делает исторический обзор местности, мы кивали ему в такт головами и делали вид, что кое-что понимаем. Но затем в его фразах расслышали «файф шиллинге» при указании на одну дорогу и «сикс шиллинге» на другую. Сообразили, что он предлагает сделать нам более длинный объезд, замахали ему руками и он поехал дальше.

Окрестности Виндзора милы, приятны на взгляд, но отнюдь не примечательны, похожи на среднюю Россию, но приезжать смотреть их - не стоит. Зато замок, к которому мы опять подъехали издали, на этот раз с другой стороны, удивительно прекрасен.

В пять часов мы были уже в Лондоне. Штейман предложил провести вечер вместе. Я обещал заехать к нему в восемь часов и, завезя карточку Mme Смит, вернулся домой.

Обыграл Николая Васильевича в «66», спросил его между слов о Захарове, он ответил, что знает его, потому что Захаров почему-то бывает на вечерах у Константина Константиновичей, но в этом году из-за болезни князей вечеров не было, и он Захарова не видал.

После обеда я пошёл к Штейману. Он показал мне барышню, приехавшую из глубины Африки, обратил моё внимание на особый огонь в её глазах и вообще, по-видимому, очень хочет за ней ухаживать, но не знает, на каком языке с нею говорить.

Он, я и добродушный немец, служащий помощником дирижёра в русской антрепризе, отправились в один из мюзик-холлов, которых в Лондоне множество и в которых представление состоит из песен, шансонеток, танцев, фокусов и юмористических сценок. Всё это идёт часа два без перерыва. Шикарный театр, мягкие кресла, отличный оркестр, богатая постановка, хор и балет из хорошеньких, как на подбор, женщин, несколько талантливых комиков - вот характеристика мюзик-холла, в котором мы очень веселились и смеялись несмотря на то, что не понимаем ни слова. Мы ушли страшно довольные вечером и, посидев полчаса в людном кафе, распростились и разъехались по домам.

Среди англичанок очень много хорошеньких. Вообще, в Лондоне больше красивых лиц, чем в Париже.

Я решил учиться английскому языку. Это необходимо для моих грядущих путешествий.