22 апреля
Нынче большой день в Консерватории: последний экзамен оканчивающих по фортепиано; играют восемь человек, получившие за программу 5+, конкурируя на три премии, на три рояля (по случаю L юбилея, всегда же один рояль). Мы с Максом явились к десяти часам и застали уже наполненный зал. Надеялись видеть много фронтов, но конкурс сам по себе представлял такой интерес, что мы скоро забыли о них. «Начаенные» служители пропустили нас вперёд и сидеть было не тесно.
Первый играл Бай, ученик Дроздова. Концерт Чайковского. Хорошо, со свистом в пассажах, с силой и темпераментом, с должной выразительностью. Но местами гнал в ущерб идеи. Затем Катюша Борщ - моя давнишняя любовь - очень шло сыграла е-moll`ный Концерт Шопена, но после Чайковского и Бая это выходило скучновато и несколько бледно. Следующий за нею её товарищ по классу Бариновой, Рабинович, пианист с пустой головой и блестящими пальцами, сверкающе сыграл Концерт Листа. Я готов был держать пари, что он получит премию. После Рабиновича был маленький антракт, и мы с неохотой пошли слушать двух девиц: Лапину от Дубасова и Моцейкевич от Цурмюлен (ту самую, радуясь за которую некогда плакала профессорша). Лапина действительно играла плохо, а Моцейкевич ничего бы, да Концерт Глазунова вогнал всех в сон. После Моцейкевич - большой антракт. Народу - мириады. Много Захаровых, братьев, сестёр, жён; Лидуся и Зорюся, очень интересные; Сабуров; Мяскушка; фронтов мало; 19А мне нравится, но мы не знакомы. Рудавская сообщает, что у неё затронуто лёгкое, а Маруся Павлова очень плоха: у неё форменная чахотка и она где-то в санатории в Финляндии. Мне искренне жаль Мариночку. С тех пор, как я встретил её при разъезде с консерваторского юбилея об руку с Захаровым, я её ни разу не видал и не мог понять, куда она девалась. К «затронутому лёгкому» Рудавской я отношусь, как к некоторому кокетству; а может быть, это и правда. В антракте толкотня невообразимая, до буфета не добраться. Зоя хочет пить. Макс каким-то чудом достаёт стакан молока и через всю Консерваторию любезно тащит его Зое. Она тронута.
После антракта началась самая интересная часть экзамена: играл класс Есиповой. Позняковская с необычайной тонкостью и блеском исполнила Концерт c-moll Сен-Санса, вызвав бурю аплодисментов. Её всегда хвалили, но я относился к ней несколько скептически. За ней появился бледноликий экс-друг мой Захаров. Два княжича царской фамилии приехали его слушать. Он был вероятным кандидатом на рояль, ибо Есиповна его всегда выдвигала. Я считал его недостойным рояля, так как всегда говорил - и ему самому во времена дружбы - что он талантлив в жизни, но неталантлив в музыке. Макс слушал с ненавистью, Карнеевы с благоговением. Захаров заметно волновался, был бледнее окрашенного в молочный цвет органа, служившего фоном его лицу, и несколько раз попадал мимо клавиш. Игра сухая и резкая: рахманиновской теплоты, томности и страстности - ни капли. Успех ниже среднего - и Захарова сменил Зейлигер. Я думал: неужели всё-таки ему присудят премию? Неужели Позняковская, Рабинович хуже него? Или я пристрастен? Я пытался себя проверить: боялся ли бы я конкурировать с Рабиновичем? - пожалуй; с Захаровым? - нет. А между тем премию ему почему- то присудят. Зейлигер исполнил тот же Концерт, что и Рабинович. Первая половина была сыграна глубже, чем у Рабиновича, но вторая - менее блестяще. Затем всех прогнали из зала и профессора заперлись в нём для вынесения вердикта. Я бы присудил рояли Позняковской, Зейлигеру и Рабиновичу, но ареопаг рассудил иначе: правда, первый рояль получила Позняковская, но два других преподнесли Баю и Моцейкевне. Аудитория молча выслушала неожиданный приговор, а Борюся исчез, едва пронёсся слух, что его обошли. Я ничего не имел против того, чтобы Захарову подрезали крылья, тем более, что его талант не так велик, чтобы быть на пьедестале. С другой стороны, его крушение вызвало более мирное отношение к нему.
Вернулся домой в седьмом часу, почувствовал себя крайне утомлённым, но всё же сделал пару страниц.
Свободное копирование
