Сергей Прокофьев. Дневник - 273

23 апреля

Инструментую финал. Право, никак не ожидал, что инструментовка так растянется и затянется. Ведь у меня ещё реприза и скерцо не готовы.

В два часа пришёл в Консерваторию для свидания с Черепниным насчёт акта. Я дирижирую тремя фортепианными Концертами: Чайковского, Глазунова и Сен-Санса (c-moll). Кроме того, двумя сочинениями оканчивающих учеников: Карновича, «Вариации», о которых я уже получил понятие перед Пасхой, и Шапошникова, вступление к балету. О Шапошникове я уже слыхал летом, так как Сараджев играл его балетную сюиту в том же сезоне, что и мой Концерт. Его хвалит Мясковский.

Если же на акте пойдут лёгкие вокальные номера, то их дадут махать Цыбину или Дранишникову. Об инструментальных разговору не было, вероятно Черепнин хочет скушать сам.

После собеседования об акте, я встретился с Максом, и мы пошли выбирать материю на костюм. Мы хотим красную, такой красный цвет Макс видел у своего дяди, артиста. Портной нигде не мог найти и вот мы отправились на самостоятельные поиски, обошли одиннадцать магазинов и, убедившись, что красного нет, вернулись в свои квартиры.

Дома инструментовал и рассматривал партитуры взятых мною Концертов Чайковского и Глазунова. Какая безобразная инструментовка у последнего! Все голоса удвоены и утроены, всё так жирно и массивно, что бедного солиста совсем не будет слышно. Зло берёт, когда смотришь на какой-нибудь занимательный рисунок у фортепиано и видишь, что он покрыт квартетом, поверх квартета духовыми, да ещё иной раз с тромбонами.

К одиннадцати часам я пошёл на Варшавский вокзал провожать Есипову. уезжающую заграницу. Было крайне пикантно посмотреть на Зейлигера и Захарова. Оба они весь год боялись друг друга, конкурировали на рояль и оба остались без рояля. Но на вокзале оба выдержали характер: имели весёлый вид и Зейлигер рассказывал сплетни на ухо Дроздову, причём оба фыркали, а Захаров старался оживлять общество и мило острил. Есипова поручила мне быть внимательным к Позняковской на акте, причём Позняковская вставила:

- Имейте ввиду, я очень сердитая, - на что я ответил:

- Но во всяком случае я вдвое сердитее вас.

Затем поезд отбыл, сопровождаемый маханием шапок, а я вернулся домой.

Мы с Максом обменялись палками. Мне всегда нравилась его палка, ему же приглянулась моя. Он предложил мену, на которую я очень охотно согласился. Его палка шикарней, хотя моя была оригинальней.