Сергей Прокофьев. Дневник - 231

11 марта

Наконец наступили дни со свободным утром - можно сочинять. Сел за Концерт, но не сделал много: перебил присланный мне опросный лист, касающийся моей музыкальной биографии, для нового издания Энгелем «Словаря» Римана. Так как лист прислан с музыкальным журналом, то его получение совсем не гарантирует того, что именно обо мне желают иметь сведения: просто разослано всем, кто музыкант, а напечатают только заслуживающих внимание. Я не знаю, уже заслуживаю я внимание или ещё нет. Посылать же свою биографию для того, чтобы она полетела в корзинку, не хочется.

Позавтракав, пошёл к «пломбиру», по выходе от которого встретился согласно уговору с Максом. Поехали в почтамт справиться, нет ли ответа от Ариадны на наше последнее послание. Подойдя к окошку, где выдаются письма до востребования, я спросил:

- Предъявителю китайской ассигнации.

- С номером?

- С номером... только китайским...

Барышня долго рылась, но это не помогло, письма не было. Итак, мы получили, как говорят в Симферополе, «чайник» и, несколько смущённые, пошли в Консерваторию.

Я встретил Наташу Гончарову, которая по-обыкновению говорила приятные вещи, и, прослушав в её обществе экзамен николаевской ученицы, пошёл в оперный класс. Ввиду близости, хотя и подфортепианного, но всё же спектакля, надо начать серьёзное посещение этого класса. Проходили «Фауст», третий акт. Я был нетвёрд в этой музыке и, хотя дирижировал, но больше слушал, вспоминал и осваивался.

Вернувшись домой, пообедав и одев смокинг, взял автомобиль и поехал за Умненькой. У нас уже несколько лет абонированы два кресла в пятнадцатом ряду на вагнеровское «Кольцо»[1]. Последние годы «Кольцо» надоело, и мы с мамой не ходили, уступая кому-нибудь абонемент. Теперь я решил использовать его на Умненькую и с неделю тому назад предложил ей пойти сегодня на «Валькирию» Умненькая изъявила согласие и сегодня без семи минут восемь я звонил в её дверь. Она уже волновалась, что я не заезжаю, жалела, что я так поздно - она совсем одна и рассчитывала посидеть со мной и поболтать. Вид у Умненькой был очень интересный. На неё надели уютную шубу и мы спустились вниз по фантастической лестнице дома Офицерская, 60. «Моторрр!» - заорал только что получивший на чай швейцар, выскакивая на улицу. Мы покатили к театру. Едва успели раздеться и войти в зал, как свет потушили и «Валькирия» началась.

Признавая весь гениальный талант Вагнера, я, однако, никогда не перестаю удивляться массе той ненужной музыки, которой разбавлены гениальные эпизоды. Слушанье Вагнера для меня соединено с понятием о невероятной, зелёной скуке. Выкинуть бы половину, безжалостно урезать оперу - и тогда получился бы настоящий шедевр. Я давно не был на «Валькирии» и сегодня слушал её с настоящим удовольствием; лучше всего, как всегда, оказалась вторая половина второго действия. Рог Хундинга за кулисами приводит меня в восторг. Что касается скучных мест, то их скрашивало соседство такой очаровательной особы, как Лидочка. Когда кончилось первое действие, я сказал ей:

- Вот, Лидочка, так и я, лет через пять, заберусь к вам в дом и выкраду вас от будущего мужа...

Молчание.

- Согласны?

- Согласна.

- Смотрите же, приготовьте мне меч!

Весь вечер прошёл удивительно приятно. Домой я отвёл её пешком. Она говорила:

- Как это вам пришла счастливая мысль повести меня на «Валькирию»?

Я отвечал, что она отклоняла столько моих счастливых мыслей, что я и на «Валькирию» едва решился её позвать.

Дома мама:

- Это с Лидией Ивановной, что-ли? -Да.

- Смотри ты, закрутишься ещё...

А в самом деле, как было бы мило жениться на Лидочке: я полгода был бы ужасно счастлив, а через полгода мы бы разъехались. Последнее будет не так трудно - у меня большая техника рвать с людьми. Милая Лидочка!