Сергей Прокофьев. Дневник - 153

4 декабря

Вечером немного сочинял Концерт, потом был Макс, болтали и писали «жёлтую книгу».

Сегодня утром блестящая победа: Юргенсон прислал условия для Сонаты, покупая её за двести рублей. Я ужасно рад и бодр. Когда я ему отправлял Сонату, то писал, что хотел бы за неё двести, но отнюдь не хотел бы. чтобы он, «идя мне навстречу», как с «Токкатой» (где он предложил сначала пятьдесят вместо ста, а потом, пойдя навстречу, семьдесят пять), назначил бы какую-либо иную цифру. Мясковский смеялся: как-бы, вместо Юргенсона, не поехала Соната мне навстречу, но - ура! - я получил ту сумму, что просил.

Сегодня репетировали в Большом зале «Орлеанскую деву», Черепнин опять дирижировал, я опять гулял. 16А мила, конечно, с Гончаровой мы очаровательно нежны (говорит, что у неё не только сангвинический характер, но и холерический), но мне нужно было 17А, а её не было. Она появилась поздней и сидела с какой-то дамой в шляпе. Я сухо поклонился и решил ждать, пока она будет одна. Дама в шляпе действительно скоро ушла, Умнова осталась одна и я прямо разлетелся к ней. Очень ласково:

- Ну как наш милый Лель поживает?

- Ничево-о-о, - протянула она. - А вы?

- Ничево-о-о, - протянул я в тон.

Затем произошёл очаровательный разговор. Я говорил, что часто её вспоминал, она говорила, что. наоборот, я забыл её совсем. К сожалению, её скоро увели петь в хоре ангелов.

После репетиции «комиссия по устройству концерта и бала», т.е. я, фаготист и концертмейстер, должны были прилипнуть к Глазунову относительно зала и чего-то ещё. Я предоставил болтать фаготу, а сам только вставлял короткие реплики. В это время мимо шла 17А. Я. не меняя позы, тихонько поймал её руку и крепко пожал, она тоже, и ушла. Кругловский, который непременно торчит, когда не надо, в частности, когда у меня что-нибудь с Умновой, увидал это и потом допекал меня. Когда переговоры с Глазуновым кончились вполне благоприятно для нас, я быстро простился и пошёл ловить 17А с целью позвать на сегодняшний ученический вечер. По дороге служитель:

- Пожалуйте сниматься с классом Анны Николаевны!

Я отмахнулся и устремился дальше. С Есиповой мы уже раз снимались, но ничего хорошего не вышло. Теперь мне было лень и некогда, наш класс я совсем не люблю, а найти Умнову было гораздо важней. Она меня ждала и сама отозвала в сторонку, чтобы передать следующий разговор с Палечеком: он только что прошёл мимо неё и сказал:

- Смотрите, хорошенько пойте в четверг.

- Зачем? Ведь мне всё равно не петь в спектакле!

- А сказать вам, кто поёт на юбилее?

- Пожалуйста.

- Умненькая!

Причём, так как он нечисто говорит по-русски, он сказал «Умненькая», как будто проглотил сливу.

Я её очень поздравлял, хотя и жалел, что она не поёт во втором спектакле и что её «отняли у меня». На вечер она не придёт при всём большом желании, так как сегодня день Варвары и она обязана быть у крёстной. Я шутливо жаловался ей, что до сих пор была такой милой девочкой, а чуть успех, так уж ни на кого не смотрит и даже моих просьб не исполняет.

Не знаю почему, но успех Умновой меня приводит в самое отличное расположение духа, и я искренне радуюсь её победе, будто своей. Встретив Захарова, я отдал ему носовой платок, случайно найденный сегодня утром в шкапу. Он очень удивился:

- Каким образом он у тебя?

Я, смеясь:

- Вероятно, как воспоминание о прошлом. Возьмите, пожалуйста, надо порвать и с этим воспоминанием!

Затем проболтали ещё чуть-чуть о текущих событиях. Я увидел Макса и, нарочно оборвав разговор на полуслове, сказал «пардон», и быстро подошёл к Максу. Далее мы с Максом сделали визит Оссовской (ибо Варвара) и пошли по домам.