4. Влюблённый из Трансильвании
Я встретился с Салахом через шестнадцать лет разлуки, хотя и работали в одном городе. Больше, чем некоторая сгорбленность, меня поразил прикус его зубов, раньше он был, вроде, другим. При этом, Салах был на десять лет младше меня. Впрочем, с моими зубами начались проблемы примерно в том же возрасте, и я не придал этому факту значения. Почему он, успешный во всех своих прежних начинаниях, оставил работу в больнице, где я с ним и познакомился после сдачи экзамена на врачебную лицензию, а его уже двадцать лет знали, оставалось для меня загадкой. Мы были в отличных отношениях, и он поведал мне нечто, расставившее знаки препинания в рассказе жизни его, начало которой я знал, о чём и собираюсь поведать ниже. Воистину, жизнь пишет сюжеты интереснее лучших сценаристов!
Его назвали Салах – то ли в честь родного деда, то ли ещё какого родича преуспевающего – именно так его имя и переводится с арабского. Впрочем, тут можно фантазию подключить: не в честь ли самого Салах ад дина Юсуфа ибн Айюба, остановившего в 12 веке крестоносцев в Палестине, знаменитого курда из Тикрита, первого султана Египта из рода Айюбидов? Самого пацана, игравшего в футбол на пустыре в районе вади Джоз, арабской части Иерусалима, это не очень волновало как в детстве, так и сейчас. Но, выросши, он превратился в чрезвычайно смышлёного, смуглого юношу с глубоко посаженными, внимательными глазами и прямым носом, что выдавало его, возможно, йеменское происхождение, который почему-то захотел учиться, что было куда более экстравагантно, чем таскать кирпичи с песком на стройках.
И отправился он в столицу Трансильвании, Клуж, самое сердце Европы, где не только были старинный замок и собор, но и университет. В недалёком прошлом область славилась добычей жильного золота, что часто приводило к серьёзным спорам местных господарей с венгерскими баронам, но Салаха на первых порах увлекла не история тех мест, а банально прозаическое изучение румынского, на котором и читался курс медицины. Пролетела пара лет (лекции, пиво – да-да! - однокурсницы), и в утопавшем среди бука и каштанов парке, где размещался университет, он случайно чуть не споткнулся, ибо был близорук, о девушку, выпорхнувшую из особняка - базы факультета иностранных языков. Как нашло дорогу сердце Салаха к сердцу Марицы, никто, кроме них, не знает, но, что совершенно точно - она не относилась к сезонным дамам сердца, ассортимент коих для иностранных студентов всегда имелся в те не очень теперь понятные времена. Сами студенты не рассматривали свою привелегию привозить избранницам сердца шмотки в обмен на интимные услуги из захлопнутой для них заграницы чем-то неприличным и, более того, бывало, покидая из-за развитого чувства разнообразия очередную девицу, эти господа забирали у них и барахлишко – в пользу, конечно, следующей. Как исключение, заключались браки между сторонами, но дать им эпитет "счастливые и вечные" я затрудняюсь, ибо цель их была вовсе не Любовь, о которой мы собираемся вести речь, а что-то более простое и житейское...
События развивались столь стремительно, что через несколько недель он уже переехал жить в квартиру её родителей, где у Марицы была комната. Иначе как женихом его и не воспринимали, ибо, обладая весом и связями в городских коридорах власти, Салаху приготовили тёплое местечко доктора родители невесты. Вспоминая эти годы в приватных со мной беседах, он всегда широко улыбался, обнажая великолепные зубы. Но вот и диплом в кармане, а их брак не просто откладывается, а, по не зависимым от молодого врача обстоятельствам, просто не может состояться: его отец приказал сыну вернуться в Иерусалим, где его ждала невеста, местная мусульманка, обо всём с её родителями уже договорено и день свадьбы назначен... Какая к чертям любовь, когда выкуп уже получен? Позорить отца на Востоке не принято и чревато последствиями, Салах отлично об этом знал, всю дорогу из Клужа в Бухарест просто пил водку, обливаясь слезами и проклиная ислам, что ему жизнь портил. На самолёт его затащили совершенно, с его слов, невменяемого. Брат и сестра дома его встретили ласково, успокоили, но понять его горе были не в состоянии: смотри, какая у тебя невеста красавица!
... Когда я начал с ним работать в больнице, он не раз спрашивал меня, красивая ли у него жена, когда та заходила его проведать. Что я мог ответить человеку, у которого уже было три дочери, пусть и от нелюбимой жены? Он молча выслушивал мой ответ, закуривал трубку, к которой пристрастился ещё в Европе, и молча опорожнял рюмку виски – разумеется, после работы. Пьющий араб-мусульманин, разумеется, нонсенс, но, европеец в душе, мой коллега на все предупреждения отвечал одно: а не пошли бы они все подальше! Я, разумеется, его не останавливал.
Нет-нет, он уважал обычаи своего народа, но ненавидел фанатизм во всех его проявлениях, что не скрывал и даже распространял свои взгляды через интернет по мере проникновения этого СМИ в арабских странах, чем и прославился: часть респондентов поддерживало его взгляды, но большая обливала его помоями - по собственному его выражению – от Марокко на западе до Адена на востоке.
И тут случилась цепь событий, объяснить которые не может никто: в Салаха влюбились! И он, после стольких лет "перерыва", тоже! Не сразу, конечно, но – серьёзно. И в кого же? В религиозную девушку из хорошей еврейской семьи, на 20 лет моложе его! Их роман начался в месте, которое нельзя отменить: на работе...
Просто обязательную для всех службу в армии можно заменить работой в больнице, заведени богоугодном, что Сара и сделала. Возможно, назло циничным коллегам Салаха, которые были не прочь с ней провести время, оставясь «верными» своим семьям. Салах прилетал на работу счастливый совершенно, два года этого знакомства были самым розовым, после Марицы, временем в жизни его. Он даже бросил свою любимую трубку, ибо запах табака Сара не переносила. В сущности, ей просто завидовали, ибо влюбилась - по настоящему! – молодая в старого, белая в чёрного, еврейка в араба. Законная жена нашего героя никаких особых признаков беспокойства не выказывала – мало ли, что говорят враги, евреи, но когда слухи проникли в родную среду... Салах прекрасно осознавал опасность ситуации – трудно скрыться в городе, где треть населения арабы, от чужих глаз, тем более, что пост он уже занимал видный. Да и прогулки в обнимку с девушкой, держащей розу, как и сидение с ней в кафе не могли не обратить внимание случайных свидетелей, хотя это происходило не на центральных улицах. Особенно, если подсказать родителям девушки и санитарам-арабам, то неминуемо информация до адреса дойдёт. А как ею распорядится человек иных убеждений, имеющий силу, не поддаётся прогнозу...
Его били на заднем дворе собственного дома оба брата его жены. Цитируя Коран и собственноручно. Оказать какое-либо сопротивления он не мог, и не только потому, что сложения был тщедушного, но и из-за «их правоты», ибо об этой позорящей их, а не его, связи, говорил весь посёлок. Если бы люди умели молчать!
Когда были выбиты все зубы, и он валялся в крови, его добивали ногами – «учебный процесс» нужно довести до конца, таковы правила игры в этой среде. Нет-нет, его не собирались убивать, только проучить! . . «Скорую» отцу вызвала старшая дочь.
Дослуживала Сара уже в другой больнице. Перед этим она прилюдно отвесила оплеуху одному из зачинателей, врачу-американцу с принципами – он знал за что. Работать в месте, где на неё все пальцем указывали, она, конечно, теперь не могла.
Шесть месяцев бедный Салах провёл в оздоровителельных учереждениях города, начав с реанимации, которую только что возглавлял, и кончив дантистом: сделать работу Всевышнего, хотя бы по части зубов, непростая задача, ведь ими еще и пользоваться надо. Появление его на работе аплодисментами встречено не было, отношения с частью коллег стали более напряжёнными, следили за ним в четыре глаза – мол, вместо работать он виски глушит, но с поличным его никто взять не смог, а бутылка в запертом шкафу – это ещё не доказательство. Работа вроде бы не страдала.
Вот тут-то он у нас и появился, овеянный романтическим шлейфом слухов. И ему понравилось сразу – никто по пятам не ходит, работы меньше, а время свободное можно употребить на переписку и споры с адептами ислама, которых он возненавидел, после некоторых событий, ещё больше. И когда мы остаёмся вдвоём, то с большим удовольствием обсуждаем привратности любви, он с удовольствием показывает фотографии дочерей, живущих всё ещё в родительском доме, а на моё предложение дерябнуть коньячку как-то он вежливо отказался, заподозрив, возможно провокацию, но сказал при этом, что коньяк - штука хорошая. И раскурил, прищурившиcь, трубку любимую.
30. 9. 2008
Свободное копирование
